Во-вторых, миф о «казгеноциде» оказался тезисом, в наибольшей степени подходящим историческим основанием для объединения казахской нации. Если нет позитивного объединения вокруг славных исторических событий, то пойдет и негативное объединение вокруг переживания «воспоминаний» об общей трагедии. На фоне всей остальной казахской истории этот миф оказывается чуть ли не единственным событием, объединяющим всех казахов. Между бастыком в столице и аульным казахом огромная разница, настоящая социальная пропасть. Им, в общем, даже говорить между собой не о чем. Но миф о голоде их объединяет: «Наши предки одинаково страдали!» Хотя в документах достаточно примеров, демонстрирующих, что это было не так, что одни казахи обжирались мясом и пьянствовали, а другие казахи ели человечину и умирали с голоду, идеологов мифа это мало беспокоило. Они акцентировали внимание на втором обстоятельстве, старательно замалчивая первое.
В отличие, скажем, от Анракайской битвы, в исторической достоверности голода нет особых сомнений. Это имело место, голод вполне себе признается и в Казахстане, и за рубежом, активнее всего в США и Европе, где уже вышла целая серия публикаций про голод в Казахстане и крупная монография Сары Камерон, исследовательницы из Корнелльского университета[69]. Если в изложении истории голода не упоминать русских, украинцев, уйгуров, дунган и прочих национальностей КАССР, как обычно и делается, то голод предстает чисто казахским, национально казахским событием и в этом смысле становится одним из ключевых исторических событий, употребляемых для построения национальной идеологии. К тому же оказалось, что миф о «казгеноциде», рисующий казахов пострадавшими от тоталитаризма, очень подошел к тому, чтобы казахам войти в русло европейской идеологической политики. Страдания от тоталитаризма — пропуск в нынешнее европейское сообщество.
Теперь-то становится понятно, почему академик Козыбаев и его помощники решились на столь грубое попрание принципа исторической объективности и стали беззастенчиво врать. Они решили, что ради национальных интересов можно пойти на вранье и фальсификации.
Разумеется, что и нынешние казахские «голодоморщики», пропагандисты «казгеноцида» тоже более или менее хорошо понимают, что рассказы о геноциде есть выдумка в большей или меньшей степени. Трудно поручиться за Жанболата Мамая — автора фильма «Зулмат», но вот представители более старшего поколения, обученные более основательно, это понимают вполне определенно. Выдумка эта им нужна для построения национальной идеологии и укрепления определенной, прозападной политической ориентации. Но, как можно судить, не только для этого.
