Радуясь тени большого дерева, я прислоняюсь к стволу и наблюдаю, как Триша распаковывает легкий завтрак и раскладывает его на клетчатой скатерти. Она расставляет приборы так старательно, будто это званый обед, а не пикник на траве.
Я прячу улыбку, хвалю ее за выбор блюд и откусываю кусок еще теплого французского хлеба.
— Очень вкусно, — говорю я. Она ставит на скатерть миску с фруктами и контейнер, наполненный чем-то похожим на раздавленные оливки.
— Это оливковый спред? — спрашиваю я, дотягиваясь до фруктового ножа.
— Тапенада[13],— поправляет Триша, прежде чем понимает, что стоило бы промолчать. Она застенчиво улыбается и говорит: — Извини.
Я спешу уверить ее, что не обиделась:
— Это ведь действительно тапенада.
Откусив еще один кусочек хлеба, я смакую оливки с перцем и чесноком.
— Спасибо тебе за этот ланч. Я рассчитывала только на печенье и кофе.
— Ты разве помнишь? — удивленно спрашивает Триша. В четырнадцать лет она впервые увидела фильм «Завтрак у Тиффани». Она решила, что Одри Хепберн — ее кумир, и целый год завтракала датским печеньем и пила кофе без кофеина.
— Я даже еще помню вкус этого печенья. Ты ведь заставляла меня есть его вместе с тобой, — произношу я с содроганием. — До сих пор видеть его не могу.
— Прости меня, — говорит Триша, хотя мне кажется, что она имеет в виду что-то другое. Мы молча едим, прислушиваясь к шуму листвы на ветерке. В юности мы редко молчали вдвоем. И то, что мы молчим сейчас, заставляет меня осознать, что мы обе повзрослели, но продолжаем находить утешение в общении друг с другом.
— Где тебе нравилось жить больше всего?
Триша удивляет меня этим вопросом. За все эти годы она ни разу не спросила, где я живу.
— На Сейшелах, — отвечаю я без колебаний. — Это маленький остров в Индийском океане. Население — около девяноста тысяч человек.
Я вспоминаю, как спала в палатке на берегу, просыпаясь каждое утро под звук океанских волн, разбивающихся о берег.
— Ты была совсем одна? — спрашивает она в ужасе.
Я хочу объяснить ей, что одиночество не зависит от того, есть ли рядом люди, что мое одиночество — неотъемлемая часть меня. Но если я скажу это, обрушится град вопросов, на которые у меня нет ответов.
— Да, я была одна.
— Могу себе представить.
Триша берет из миски несколько виноградин и жует их. Она предлагает виноград и мне. Я беру целую пригоршню. Поставив миску на место, она пристально смотрит в сторону леса.
— Одна мать ищет родителей для своего новорожденного ребенка, — говорит она. — Эрик хочет усыновить его.
