— Еще как имею! — надежда на взаимопонимание развеялась. Они стоят, глядя в лицо друг другу. Мать против дочери. Они словно зеркальные отражения друг друга, и все же сейчас между ними — океан сомнений, обида и раздражение. — Сию минуту, Джия.
— Нет! — Джия хватается за дверную ручку. Она готова убежать. — Ты не говоришь мне, что происходит, а сама хочешь, чтобы я разделась? Не буду, не хочу!
Она дергает дверь, но Марин захлопывает ее. Начинается борьба воли и гнева. Марин сама принимается расстегивать рубашку Джии. Девушка слишком потрясена, чтобы сопротивляться, поэтому позволяет матери расстегнуть одну пуговицу, но потом отталкивает ее руку.
— Не прикасайся ко мне! — кричит она.
Пока ее кожа выглядит невредимой. Марин чувствует облегчение, смешанное с яростью из-за того, что Джия посмела сопротивляться ей. Она хватает дочь за плечо, стараясь удержать на месте, и одновременно пытается расстегнуть остальные пуговицы. Ей отчаянно хочется поскорее покончить с этим, чтобы вернуться к работе и наверстать упущенное. Как только ей удается справиться со следующей пуговицей, Джия такой с силой отталкивает ее, что Марин едва удерживается на ногах.
Следующий момент она будет прокручивать в голове сотни раз подряд. Снова и снова вспоминать каждый шаг и представлять его себе по-иному. Желать повернуть время вспять, чтобы иметь возможность остановиться, прежде чем разрушить единственное, чем она по-настоящему дорожит, — любовь Джии. Недальновидность — жестокая штука. Когда остаешься на пепелище, думаешь, как мог бы предупредить пожар. Но в данную минуту самоанализ не под силу Марин: ею движет слепая ярость. Одной рукой она удерживает Джию на месте, а другой размахивается и со всей силой бьет ее по лицу.
Наступившая тишина отрезвляет Марин — она уже жалеет о содеянном. Но прежде чем она успевает извиниться, Джия начинает торопливо расстегивать пуговицы, одну за другой, бросая полные ненависти взгляды на Марин. Она понимает, что сражаться с матерью больше не может, и все же в ее глазах горит вызов. Джия медленно распахивает свою белую накрахмаленную рубашку — последнюю преграду между невиновностью и ужасом.
— Ты это хотела увидеть? — спрашивает Джия. Рубашка сползает с ее плеч. Следы побоев, одни багровые, черно-синие, другие уже зазеленевшие, покрывают юное тело. Два следа на животе, около пупка. Когда Джия была малышкой, ей нравилось играть в прятки со своим пупком. Радж подарил ей книжку-раскладушку с изображением детишек, показывающих свои пупочки. Это надолго стало любимой игрой Джии. Она задирала и опускала свою рубашонку и смеялась в кулачок, когда ее пупок был выставлен наружу.
