— Ваше образование закончено, Шлихтер! — оборвал резко Евецкий.
И опять потекли однообразные дни в одиночке. Как подследственного, Александра держали в строгости, под замком. И единственным развлечением было наблюдать в окно, под самым потолком, как непрерывно изменяют свою форму облака. Они группировались в фантастические фигуры великанов или русалок, в какие-то театральные сцены, пейзажи с горами и лагунами, которые, еле успеешь рассмотреть, расплывались и приобретали новые заманчивые формы. И все это за решеткой: и небо, и облака, и солнце…
А в ушах снова и снова звучал скрипучий голос Евецкого: «Как дошли вы до жизни такой?»
Он видел падение в том, что Александр все убежденнее считал взлетом, начавшимся, может быть, в Прилуках…
…По тем временам Прилукская гимназия славилась относительно либеральными порядками. Гимназисты еще пользовались отмененными в других училищах льготами. Администрация не распечатывала ученических писем. Можно было выписывать газеты и журналы. Выходить па улицу до десяти часов вечера. Не носить дома форму.
Прилуки — небольшой уездный городок Полтавской губернии. Тишь да гладь. Чихнешь на одной окраине, на другой отвечают: «Будьте здоровы!» Казалось, ничто не может взволновать покорной массы гимназистов, одинаково обмундированных, подстриженных и приучаемых одинаково думать. Но, как говорится, в тихом омуте…
Сашко Шлихтер приехал туда глубоко уязвленный несправедливостью лубенской гимназической администрации. Он был охвачен жгучей ненавистью к насильникам над волей и личностью юношей. И все зло, вся мерзость тогдашнего режима воплотились для него в образе инспектора Васильева.
Восьмой класс завершал среднее образование. Старшеклассники жили в ожидании счастья — «аттестата зрелости». И Сашко конечно же разделял эти чувства. Еще бы, ведь аттестат открывал заветные и такие таинственные двери «храма науки», которым казался университет!
Общительный Сашко вскоре близко сошелся с несколькими соучениками. Среди них особенно выделялся Тимофей Локоть, затейник и заводила, имевший наибольшее влияние на молодежь. Его по какому-то поводу отчислили из Нежинской гимназии. Медлительный и вдумчивый Горб, болезненный и легко ранимый Яновский и Павленко, который с первого же дня признал Шлихтера. Оказалось, что они не только знали о том, что есть какая-то запрещенная литература, но и читали ее. Это были разрозненные номера «Вестника «Народной воли», гектографированные оттиски прокламаций — тоже народовольческого характера. Горб имел какие-то таинственные знакомства в Киеве, о которых говорил намеками.
