— Я ему говорила: дотанцуешься до больших окон, так оно и вышло! — запричитала бабка.
Вязников повернулся к ним широкой спиной и делает вид, что смотрит через окно, как во дворе ездовой закладывает бричку.
— То-то, — одобрительно кивнул круглой головой отец. — Бросай свои Швейцарии, приезжай домой, миска-ложка для тебя всегда найдется. Руками надо работать, если голова дурная.
— Сказал тоже… — опять вмешалась бабка, — Да его в Сибирь-каторгу загонят и не видать тебе сына как своих ушей! — И слезы потоком.
— Что вы, бабуня, придумали! — вздрогнул Александр, может, впервые почувствовав всю опасность своего положения.
— Недаром мне сокол снился, — продолжала старуха. — Бьется о дорогу и сам весь в крови. Кровь — это родичи. Дорога — Сибирь!
Отец на мгновение оторопел, потом начал быстро шарить по карманам, ища спички, но, вспомнив, что курить здесь не положено, сердито засосал пустую трубочку.
— Сколько? — спросила Екатерина Ивановна, вплотную подходя к исправнику и даже касаясь его спины высокой грудью.
— Не понял, — ответил Вязников не оглядываясь.
— Сколько, спрашиваю, — с нажимом повторила мать.
— Это вы мне?
— А кому же еще? — возмутилась мать его несообразительностью.
— Не по адресу, благодетельница вы паша, — сказал с ноткой сожаления. — Сынок ваш за генерал-майором Новицким числится. Велено доставить его в Киев специальным конвоем.
— Что ж ты такое натворил, что тобой сами генералы интересуются? — набросилась Екатерина Ивановна на сына. — За что мне такая кара? Я ль тебя…
— Помолчи, мать! — опять взмолился отец.
— Я же сказал, мама, что это недоразумение, — повторил Александр. — Оно скоро выяснится. Я ни в чем себя не считаю виновным.
Вязников презрительно фыркнул: знаем, мол, мы их, все они так говорят.
— А ты скажи им: виноват, больше не буду, молодой еще, исправлюсь! — вмешалась бабка.
— Да не в чем каяться, бабушка, — пожал плечами внук. — Все это дело выеденного яйца не стоит!
— Так чего ж ты, фараон, над дитем малым изгиляешься? — вызверилась Килина на Вязникова.
— Слышишь, Саша, чтобы это больше не повторилось! — сказала мать строго.
— Не повторится, мама! — твердо ответил Александр, думая о том, что никогда больше не нарушит законов конспирации и не обмишурится.
Отец молчал. Наверное, у него, как у многих простых людей, от одного вида полицейского отняло язык.
При разлуке ни отец, ни мать не пролили ни слезиночки. Расставание ж с бабой Килиной было прямо трагическим. Она и обнимала внука, и целовала, и всплескивала руками, и кричала дурным голосом, и причитала, как над усопшим. Александру было неловко, и он, даже несколько грубовато, пытался отделаться от этих чрезмерно бурных проявлений любви. О, если б он знал, что это было их последнее свидание!
