До Лубен нет-нет да и долетала молва, что охота на царей продолжается. По делу 1 марта 1887 года о подготовке покушения на Александра III в местной гимназии опять были произведены аресты старшеклассников.
В «Правительственном вестнике» от 9 мая 1887 года сообщалось, что 19 апреля приговорены к смертной казни через повешение Александр Ульянов и другие члены «Террористической фракции» партии «Народной воли». Сигнальщикам же этой группы, студентам Петербургского университета — воспитаннику Лубенской гимназии, сыну надворного советника Михаилу Канчеру, дворянину Полтавской губернии Петру Горкуну и лубенскому мещанину Степану Волохову, приехавшему в столицу для поступления в гимназию, смертная казнь была заменена «ссылкой в каторжные работы по десять лет каждому».
Надо ли говорить, какую бурю, какой переполох вызвала эта весть в тишайшем, утопающем в зелени городке. Все это заставило думать уже восемнадцатилетнего Александра, что слова из учебника истории о том, что «страна наша велика и обильна, а порядка в ней нет», относятся не только ко временам древней Руси. А какой порядок должен в ней быть, Сашко не ведал. Люди же, которые знали правду, невидимы и неуловимы. Они не обращали на него никакого внимания, хотя, может быть (и даже обязательно), находились где-то рядом.
Режим в Лубенской гимназии стал совершенно невыносимым. Из учебного округа отрядили сюда инспектора Васильева — тупого чинодрала и держиморду. Перед ним поставили задачу — вытравить крамолу и подтянуть дисциплину. И он «подтянул» ее так, что из пятисот учеников за четыре года его деятельности в гимназии осталось всего двести. От верноподданного тирана можно было ожидать любого лиха, если он додумался обвинить гимназиста Шлихтера в крамоле за то, что тот по настоянию бабки Килины надел вышитую украинскую сорочку.
Угроза увольнения из гимназии нависла и над Александром. И родители, чтобы избежать неприятностей, перевели его в гимназию в город Прилуки. Главное — подальше от Васильева!
В коридоре раздался раздражающий звон ключей. Звук приближался. Шлихтер отошел от окна и сел на привинченную к полу койку. В смотровой глазок, называемый почему-то «волчок», заглянули. Послышался скрежет ключа. Шлихтер напрягся. Сейчас не время еды или уборки. Так в чем же дело? Тяжелая дверь открылась, и на пороге вырос надзиратель.
— Причешись… На свидание кличут!
Александр вздрогнул, так испуганно сжалось сердце. Сейчас он увидит родных. И вместо радости какое-то болезненное ощущение не то чтобы стыда, а все же виновности перед самыми близкими. Он отлично понимал, что произойдет в этом мещанском болотце. Каких только паскудных слов не выдумают обыватели, чтобы очернить его и поиздеваться над его родителями! Им ведь не растолкуешь, что есть высокие идеи и великая жертвенность революционного подвига. Им важно, что сын соседа… арестант и его вот-вот, заковав в кандалы, отправят на каторгу. И следует подумать, а стоит ли приглашать в гости людей, у которых сын… и так далее, и тому подобное.
