— Я налегке, — ответил Александр, с болью в сердце вспоминая, что чемоданы и узлы пришлось тащить одной Жене. Джентльмен называется…
Подплыла дощатая платформа, блестящая от инея. Придвинулось и приземистое здание вокзала. Вот так оно и получается, в который уж раз в этом убеждаешься, что земля круглая и, куда бы ты ни шел, все равно вернешься к родным пенатам. Правда, в Лубны железной дороги еще нет и двадцать четыре версты от Ромодана придется трястись в еврейской кибитке — «халабуде», которые здесь курсируют.
Кипяток. Камера хранения. Тележка с багажом. Одинокий носильщик с бляхой на шапке. Красноголовый дежурный по станции. Но что это?
«За мной? — подумал Шлихтер, и легкий холодок пробежал по его ногам. — Да нет, откуда им знать…»
Александр ступил на скользкие доски платформы. Прозвучал с переливами полицейский свисток. Взвилось с громким карканьем воронье, облепившее оголенные ветви развесистого тополя. На платформе затопали подошвы кованых сапог. И прямо в упор прогремел голос:
— Вы арестованы! Сопротивление бесполезно. Шаг вправо, шаг влево считаю побегом и стреляю без предупреждения!
Перед Шлихтером стоял молодой жандарм, направляя прямо в его грудь короткостволый револьвер системы «бульдог», а сам морщился, будто ожидая, что вот-вот в карманах Шлихтера взорвутся бомбы.
— Александр Григорьевич, добрый вечер! — сказал стройный высокий исправник в новенькой стального цвета шинели с блестящими серебряными пуговицами и в фуражке с голубым верхом, надетой чуть набекрень. — Мы вас еще вчерашним скорым ждали. Не вынимайте ручек из карманов, а то могут быть неприятности.
— Не имею чести знать, с кем я… — начал Александр, чувствуя, как его снова начинает знобить. Не надо было столько времени стоять в холодном тамбуре.
— А разве я не представился? Ай-яй-яй… Лубенский исправник Вязников. Прибыл вот специально вас встретить и подвезти. Проходите, господа! Здесь дело семейное… Урядник, обыскать! — и пока быстрые и опытные пальцы полицейского ощупывали, казалось, каждую нитку, исправник продолжал с принятой при разговоре с арестованными фамильярностью: — Папашу и мамашу ваших имею честь лично знать. Весьма достойные люди. Гостеприимные.
Мимо проплывали зеленые вагоны. Мелькнул красный флажок на тормозной площадке.
— Разрешите узнать, на каком основании… — начал Шлихтер опять, и снова его перебил исправник.
— Ордерок на арест в полнейшем порядке! — Он взмахнул перед лицом студента какой-то бумажкой. — Очень вам благодарны, что не оказали сопротивления. Это вам учтется как послабление. Мамашу вашу Екатерину Ивановну и папашу Григория Карловича завтра же уведомим о вашем счастливом прибытии.
