«Вот оно что! Значит, меня из-за книжек арестовали», — сообразил Иустин.
— Ни от кого книг не получал. К чему они мне? — сказал он.
— А это чья пакость? — закричал пристав. — Кто ее дал Савину?
Он показал тоненькую брошюрку под названием «С одного козла двух шкур не дерут». В ней говорилось об издевательствах мастеров, которые штрафами и взятками сдирают вторую шкуру с рабочего, так как первая достается фабриканту. Иустин действительно передал ее двоюродному брату.
— От меня он ее получил, — признался юноша. — Сам-то я не курящий, а ему сгодится, с десяти лет курит.
— Где ты ее взял?
— На улице нашел.
— Врешь!
И пристав ударил его по лицу. Иустин обозлился.
— Если будешь драться, ничего больше не скажу. Пристав ударил еще раз и заорал:
— Я тебя научу, щенок, как разговаривать! От кого получил? Говори!
Стиснув зубы, юноша молчал. Он готов был кинуться на полицейского и вцепиться ему в горло. Пристав, видимо, почувствовал это, он отступил за широкий письменный стол и сказал:
— Так вот ты из каковых! В молчанку играть? Обученный, значит? У нас на таких кандалы надевают.
В тот же день он отправил Иустина в Тулу, да не просто, а под усиленным конвоем: два стражника с саблями наголо ехали справа и слева.
«Ух, с каким почетом! Словно знаменитого разбойника ведут, — подумал юноша и гордо вскинул голову. — Пусть все видят, что я их не боюсь».
В полицейском управлении его посадили не в общую камеру, где сидели мелкие воры и жулики, а в отдельную.
Старичок сторож поставил на стол кувшин с водой и спросил:
— Как насчет харчей? Есть у тебя, паря, деньги?
— Нет, ни копейки не осталось.
— Тогда плохо твое дело. У нас здесь не кормят.
Все же старик принес ему немного заплесневелых сухарей. Больше двух суток ничего иного у Тарутина не было.
На третий день он услышал песню, доносившуюся из коридора. Густым басом кто-то выкрикивал:
На бой кровавый, святой и правый,
Марш, марш вперед, рабочий народ!
Вскоре в камеру втолкнули коренастого мастерового в разодранной рубашке, сквозь прорехи которой виднелась полосатая морская тельняшка. Иустин знал его. Это был лекальщик их завода Антон Ермаков, часто буянивший в нетрезвом виде.
Сев на нары, Ермаков запел новую песню:
Улица веселая,
Времечко тяжелое…
При этом он пьяно притаптывал и щелкал пальцами. Увидев сидящего в углу Иустина, лекальщик вдруг умолк и спросил:
— А ты кто?
— Я, дядя Антон, арестованный.
— А кто тебе сказал, что меня зовут Антоном?
— Солодухин. Я его подручный.
