Семь месяцев правления лживого, беззастенчиво обманывающего народ правительства стали для народа великой школой. И если правильно говорится, что на ошибках учатся, за эти семь месяцев массы вполне должны были убедиться в том, что в феврале семнадцатого их одурачила буржуазия, что только собственная их нерешительность способствовала тому, что власть из их рук перешла к антинародным классам и партиям.
Мысли Игната, видимо, передались Виноградову. Вернее, он, как и Фокин, вдруг почувствовал, что полк сам выберет правильное решение, по ему надо в этом выборе лишь слегка, лишь самую малость помочь — сорвать елейное, до приторности тошнотное покрывало лжи с пышных, но скрывающих истину слов эсеровского комиссара.
Иван Максимович протиснулся вперед и, еще поднимаясь на помост, поднял над головой бумажный серпантин:
— Вот телеграмма из Тулы, — громко произнес он. — Эхо тоже боевой, революционный привет от братьев по классу. Но привет честный, правдивый в отличие от лживого, который привез нам с вами, солдаты, этот комиссар обагренного кровью Временного правительства. Да, я не оговорился. По приказу Временного правительства ружейным и пулеметным огнем подавлен калужский гарнизон и арестован Калужский Совет. Что сделали каратели в Калуге, то они хотят совершить в Брянске. Рабочие Тулы только что передали вам, солдаты пролетарского Брянска: карательный отряд движется уже из Тулы к Брянску! Вот какой привет вам, революционные солдаты, посылают те, кто хочет вашей крови.
— Кого вы слушаете, солдаты? — шагнул к краю платформы Галин. Он сдернул с себя фуражку, провел по внутреннему ободу платком, стирая пот. — К сумятице, анархии, к крушению всех порядков на земле зовут вас большевики!
Галин умел говорить. По внезапно затихшему гулу он догадался, что его слушают, и понял, что вот сейчас, вот в это мгновение оп должен сказать что-то такое, что повернет мнение толпы в его пользу. И он произнес:
— Итак, выбирайте, солдаты: или законное подчинение распоряжениям законного правительства, или незаконный бунт, на который нацеливают вас большевики…
Он отчетливо почувствовал вдруг по внезапному оцепенению толпы, что совершил ошибку, что ни в коем случае нельзя было так формулировать свое обращение и особенно ни в коем случае нельзя было употреблять слово «бунт».
Это слово прозвучало сейчас как выстрел. Но — выстрел самоубийцы. И Галин ничуть не удивился, только смертельно побледнел, когда со всех сторон дико и грозно разнеслось:
