С таким трудом удалось собраться и вдруг из-за какого-то подозрения!..
А если опасность и в самом деле реальная?
Сначала один, затем другой задумались, поддержали Куйбышева. Мало ли что могло стать причиной — донос провокатора, слежка шпиков, а сейчас к дому, наверное, уже спешат оповещенные жандармы.
В самом деле надо уходить, пока не поздно. Никто не простит оплошности, из-за которой столько губернских организаций могут лишиться своих руководителей! Лучше собраться через какое-то время, когда опасность минует, тревога уляжется.
Ну а если действительно узнали о конференции, значит, у жандармов есть сведения о каждом, и тогда здесь ли, в Самаре, или дома, но арестов не избежать. Уж коли невод заброшен…
— Пожалуй, следует разъезжаться, — согласился Игнат. — Осторожно — кто на вокзал, кто на пристань… Я же попробую остаться на ночь. Придут — попытаюсь скрыться. Зато точно будем знать, пошли ли по нашему следу…
Дом на рассвете разбудил громкий стук в дверь. «Жандармы!» — Софья Григорьевна кинулась к двери комнаты, где спал Фокин, надеясь, что он тут же бросится к окну, которое было специально распахнуто и вело в густые заросли. Но Фокин спал как ни в чем не бывало — так, оказалось, вымотали его последние бессонные ночи подготовки к конференции. Что же делать? Пригласила стражей порядка в свою комнату и кабинет мужа. А сама — к Фокину. И что есть силы — за волосы, благо есть за что ухватиться! Он сбросил одеяло и в окно. И в этот самый момент дверь в комнату нараспашку и на пороге — жандармы. Перед их взорами — раскрытая постель, на стульях разбросанные брюки, пиджак, сорочка. Но тут умнейшая Софья Григорьевна принялась честить своего отсутствующего «брата»: «Беспутный человек, где-то шляется ночами, а в комнате прибрать за собой не удосужится!»
Все это так правдоподобно, что жандармам ничего не оставалось, как утешить расходившуюся хозяйку: «Гм, да не принимайте близко к сердцу, мадам! У нынешней молодежи ветер в голове. Но это еще можно-с понять: вечеринки-с, увлечения-с, амуры всякие… Хорошо, что ваш братец не замешан ни в чем предосудительном…»
Сейчас, в вагоне поезда, когда вспомнили этот эпизод, не сдержали смеха.
Признаться, за все время знакомства не видел Игнат, что так заразительно может хохотать Андрей Сергеевич. А тут солидный, с профессорской внешностью тридцатитрехлетний человек только что за живот не берется. Вытирает веки, из-под которых даже слезы проступили:
