(немножко)», – добавляет он. Такова природа образа на уровне идентификации. Все в порядке. Но есть нечто большее.
Это «petit peu» имеет значение. Парадокс «Зидана» как портрета заключается в том, что сам Зизу постоянно в движении: он поглощен шумом толпы и игрой. Однако в твердости, замкнутости и суровости его лица мы видим – сквозь кожу, сквозь образ – кое-что еще, то, что я хочу назвать некоей правдой, правдой еще более мрачной, чем даже реальность за пределами образа. Так или иначе, во всем этом какофоническом шуме и непрерывном движении фильма прослеживается и темное ядро неподвижности и тишины.
Эталоном подобного является испанский художник XVII века Диего Веласкес, и я полагаю, что «Зидан» – своего рода дань уважения ему и некое воссоздание его знаменитого портрета папы Иннокентия Х, который висит в галерее Дориа-Памфили в Риме. Этот портрет настолько завладел умом Френсиса Бэкона, что вдохновил его на серию исследований. История гласит, что когда Бэкон приехал в Рим посмотреть на картину Веласкеса, он долго не решался переступить порог комнаты – такова была власть портрета над ним. Как известно, когда далеко не невинный папа увидел себя на полотне Веласкеса, он сказал, что это «troppo vero» – «слишком правдиво», то есть здесь чересчур много правды. Эти слова перекликаются с ремарками Зидана о его образе в фильме. Сначала он говорит, что его лицо на экране выглядит «un peu dure, un peu ferme» («немного сурово, немного закрыто»), но затем добавляет: «C’était moi quoi; voilà, c’était moi» («Это был я, вот он я»).
К тому же «Зидан» – портрет в двойном смысле. С одной стороны, он дает нам ощущение захвата реальности товарными образами в веке, в который мы потихоньку пробрались. Но с другой стороны, этот портрет правдив и для самого Зизу в том отношении, что он переходит границы осознанного содержания его образа. В нем есть намек, набросок недоступного внутреннего мира, реальность, которая сопротивляется коммодификации, атмосфера, что-то от Орфея, смотрящего через свое плечо на Эвридику, исчезающую в Аиде.
Фильм начинается и заканчивается фразой: «Экстраординарный день». Конечно, суббота 23 апреля 2005 года, когда во время матча между мощным «Реалом» (Мадрид) и превзошедшим самого себя «Вильярреалом» (из одноименного городка с населением чуть больше пятидесяти тысяч душ) снимался фильм, была совершенно обычным днем. Перерыв между таймами заполняют всплывающие кадры с беспорядочными образами внешнего мира в моментально забываемой хаотичной неразберихе. А все, что имеет значение, происходит на стадионе, перед лицом Зидана. Это как-то связано с отказом от себя, с подчинением воле судьбы, потоку времени и движению игры. Как говорит Зидан, он мог получить травму на пятой минуте и покинуть поле не в конце, а в самом начале матча. На деле этого не произошло.
