Позади фронта [= Полевая жена] | страница 8

Попутная машина скоро подвернулась. В село въехал, стоя в кузове. Деревня была побогаче тех, какие попадались зимой, многие дома крыты железом. Грязь была непролазная. Грузовик, ухая в ямины, мотался в пробитой колее.

Почти на середине деревни у пятистенного дома под навесом крыльца стоял часовой. Копылов забарабанил в верх кабины, и шофер подвернул к обочине.

Его увидели из окон, и не успел Федор отряхнуться и застегнуть пуговицы на гимнастерке, из штаба выбежала машинистка Оля Зайка, восторженная и моложавая женщина лет тридцати, вслед за ней появился степенный помкомбат капитан Иванов и начальник КЭЧ Сидельников — он оказался тут по случаю. Радистка в красной повязке на рукаве — дежурная по штабу — улыбалась Копылову из двери. Но ее-то он и совсем не помнил.

Накинулись с расспросами. На время он стал героем: как-никак раненых в БАО — раз, два и обчелся. Приятно было очутиться в центре внимания: но вместе с тем Копылов испытывал неловкость в том, что бандитские пули прошили ему плечо и руку, сам он ничего героического в этом не находил — могли ведь и вовсе не затронуть.

— Бледный как стена, — решила Оля Зайка, скорее всего от избытка бабьей жалости, но не потому, что он в самом деле выглядел так уж скверно. — Поди, с утра ничего на ел?

Старший лейтенант Сидельников вызвался проводить до столовой — ему по пути было.

— У нас не знаешь, где кухня, — не найдешь — разве по запаху. В саду замаскировались — курорт. В дождь только плохо, брезенты натягиваем. Ну да и здесь долго не засидимся — наступаем. — Сидельников вел его задами дворов, через огороды и сады. — Скоро через границу шарахнем, уже приказ получили: выдать офицерам новое обмундирование и яловые сапоги взамен кирзовых.

— При чем сапоги? — удивился Федор. — В кирзовых плохо наступаем?

— Не щеголять же по Европе в кирзовых.

Длинный стол из неструганных досок, накрытый клеенкой, и две скамьи вдоль него примостились в тени старой груши. Невдалеке — колодезный журавль, по другую сторону оврага среди поля — немного деревьев и соломенная крыша одинокого хутора. Запах тушенки и комбижира наносило от походной кухни.

Повариха тетя Тося, узнав Копылова, всплеснула руками — и в слезы. Она была по-бабьи чувствительна, в ее теле трепыхалось до невозможности доброе и жалостливое сердце. Сидельников, глядя на нее, хохотал. Тося смущалась, но унять слезы не могла.

Для Копылова разогрели остатки обеденного борща и поставили жарить котлеты. В миске почти на полпальца плавало жиру и томата. Поварское искусство тети Тоси было немудреным: в каждое блюдо по возможности больше жиру — теперь, во время наступления, частенько перепадало лишку сверх нормы. Копылов хлебал, разгоняя ложкой оранжевую приправу.