– Господи, или кто там есть наверху! – взмолился я. – Только бы все это оказалось просто кошмарным сном!
Но небеса молчали, как всегда не желая прислушиваться к мольбам перстных существ, и я, со вздохом, ускорил шаг.
– На Бога и не надейся – сам не плошай! – пробурчал я, перефразируя известную поговорку.
В ответ на богохульство Всевышний мстительно наградил меня острым сучком, вонзившимся в пятку.
Как бы ни была длинна ночь, она не может длиться вечно.
Китайская пословица
Ливень неспешно продвигался по моим следам, заливая плато, оставшееся позади, косыми стрелами падающей воды. Постепенно он захватил и край леса за рекой, посылая мне вдогонку свежесть и прохладу. Я поежился под лохмотьями, в которые превратилась моя одежда. Мне до спазмов в горле захотелось домой, под горячий душ, а потом под теплое одеяло. И чтобы рядом, на стуле, стоял чай с печеньем, а на экране мелькали клипы. Чтобы вырваться подальше отсюда, от ощущения постоянной опасности, от назойливых недругов, от неразрешенной ссоры и беззаботно счастливо побездельничать, наслаждаясь простыми человеческими радостями. Просто проснуться, а все уже кончилось, а лучше, чтобы его и вообще не было. М-да, мечты остаются мечтами, а реальность. Это – реальность? Ну вот, дожился уже до того, что родной мир стал казаться иллюзорным. Эдак, чего доброго, забуду, как меня зовут.
О том, что я пересек границу очередного сакрального пояса, концентрически охватывающего святая святых полигона, алтарь, известило свечение, исходившее буквально из всего. Земля под ногами фосфоресцировала, хотя я был уверен, что данный химический элемент здесь абсолютно ни при чем; листва мерцала изнутри, завораживая зрелищем скелетиков-прожилок, разбегающихся и мельчающих в каждом листике; стволы деревьев казались сотканными из слоев студня почти фигурными вазами, внутри которых спрятан фонарик. Амулет молчал. Постепенно свечение сошло на нет, стало темно, как и прежде, даже еще темнее, из-за скрытой облаками луны. Приноравливаясь к новому режиму освещенности, я ступил в расширяющийся просвет между деревьями и остановился, высматривая на открывшейся полянке возможную угрозу.
Если я не сошел в тот момент с ума, то только потому, что здравость моего рассудка и так давно уже была под вопросом. В душной тишине, установившейся на малое время среди голосов ворчащего грозового неба, вдруг раздался явственный смешок, перешедший в вежливое покашливание. Вот это-то покашливание и вбило клин в мои мозги, и без того вяло расползающиеся, словно очумевшие от хлорофоса колорадские жуки из банки. Манера привлекать к себе внимание кашлем, сам тембр голоса были мне удивительно знакомы. Настолько, что сознание тут же перенесло меня в обстановку, где этот набор звуков был бы вполне уместен. Три или четыре секунды я находился в стенах родного университета, в аудитории номер сорок два, рядом вел конспект лекции Юдин, на доске красовалась надпись мелом «ФилГиск – всем факам фак!», а профессор Вритрин, поправляя очки, прокашливался, отвечая на вопрос Тани, сидящей за первым столом. Воображение дорисовало, как Игорь Семенович выходит из-за кафедры, садится на свое место и делает какие-то пометки. Картинка была так реальна, что меня стало, образно выражаясь, распирать от облегчения, словно воздушный шар теплым гелием. Я почувствовал себя Сизифом, которому сообщили об амнистии и вмиг предложили душ, кресло и бокал вина. «Наконец-то! – подумалось мне, – все это просто приснилось, я задремал на лекции!»
