— Снимай квартиру, — сказала Ирина.
Вот так просто — возьми и сними квартиру. «Где деньги, Зин?»
Но чаще всего Андрей ловил себя на том, что сам ищет в Ирине отталкивающее. И небезуспешно.
Ему вообще в последнее время даже нравились собственные неудачи. Это было похоже на какое-то безумное любопытство — а что, если еще и это? Ой, плохо… А вот это? Ах, нехорошо… Ну и теперь это? Ох, гадко…
Ему понравилось быть страдальцем. Всеми брошенным и преданным. Он как будто купался в этом страдании, говоря незримым и несуществующим мучителям — пожалуйста, бейте меня, режьте, жгите, хоть я ни в чем и не виноват…
Редко-редко он признавался самому себе, что все как раз наоборот — он виноват во всем, и самый главный его мучитель тоже он.
Но эти нечастные прозрения он отметал тут же как слабость и продолжал ходить гордый и несправедливо обиженный жизнью.
Он никогда не вернется. Это он знал точно. Именно потому, что его обидели ни за что. Со своей виной он разделывался убедительным аргументом — подумаешь, разок переспал с другой! Я же мужчина!
Он не вернется еще и потому, что никогда не сможет просить прощения. Да и не за что — это ясно вытекает из предыдущей причины.
Он не какой-нибудь убогий или урод, он найдет себе и получше, не будете разбрасываться.
Он не вернется потому, что на фиг ему сдались все эти сложности? Что это за дом, где тебя постоянно просвечивают, где школьные постулаты о честности, трудолюбии, справедливости и прочей ерунде стали вполне серьезной нормой жизни. Человек не машина, он может расслабиться. Нельзя же так жить!
Да он не вернется, самое главное, потому, что он просто не любит Наташу! Так, школьное увлечение, не надо было его тащить во взрослую жизнь. Нет, были, конечно, неплохие моменты, он Наталье за это благодарен, очень благодарен, но и все.
Да и не пустит она его, даже если он вернется.
Хотя, возможно, и пустит. Нет, конечно, пустит. Усадит за стол, чаем напоит. Это она умеет.
Спросит про учебу, про отца…
А сама только и будет ждать, что он раскается.
— А как ты? — спросит он.
Ну тут она, конечно, расплачется…
У нее-то небось все еще хуже.
— Теперь поздно плакать, — скажет он. — Теперь ничего не вернуть.
Он это скажет так мягко и грустно, но и безвозвратно. А то еще подумает, что я вернулся… Нет, я просто пришел узнать, как она живет…
— Здравствуй, Андрей Багин. Пожалуйста, я тебя прошу, пожалуйста, выключи музыку.
Чен подошел к окну и раскрыл форточку.
— Андрей Багин, я тебя прошу, пожалуйста, мы договорились, пожалуйста, курить — нет.
