Томасу, Джонстону и Калю в итоге было поручено множество отдельных сцен, и на экране работа одного из них не отличалась от работы другого. Причина единообразия – не столько в навыках и умениях аниматоров, сколько в самом персонаже. В мультфильме мягкость и инертность Пиноккио лишили его всего, что делало образ интересным. Те же хлопоты о «теплоте» и привлекательности преобразили Сверчка Джимини, «совесть» Пиноккио: теперь это был не сверчок, а миниатюрный человечек.
«Пиноккио», как и «Бемби», шел туго, и Дисней задумал еще один полнометражный мультфильм: он обратился к симфонической поэме Поля Дюка «Ученик чародея». Может быть, на это решение повлияли воспоминания детства – отец, играющий на скрипке, домашние концерты у соседей-фермеров… А может быть, к этому его подтолкнуло знакомство с дирижером Леопольдом Стоковским. Сын поляка и ирландки, он родился в Англии и перебрался в США в 1909 году. В январе 1938 года Стоковский с одним голливудским оркестром записал «Ученика чародея» для Уолта, – Дисней сначала хотел сделать по этой поэме короткометражку с Микки-Маусом в главной роли, теперь же задача усложнилась. Музыкальное повествование Дюка надо было перенести на материал другого рода искусства, воплотить едва намеченные образы. Казалось, студия с этим справится: три года назад аниматоры Диснея уже создали прекрасное визуальное сопровождение для увертюры Россини к «Вильгельму Теллю» в мультфильме о Микки «Концерт».
На протяжении 1938 года работа над мультфильмом шла ни шатко ни валко, а обходилась весьма недешево. И тогда Дисней решил сделать с помощью Стоковского полнометражный фильм-концерт, в котором «Ученик чародея» станет лишь малой частью. В 1937 году Дисней уже снял многоплановой камерой бессюжетный мультфильм «Старая мельница», где показал обитателей этой мельницы во время бури. Джексон утверждал, что Уолта занимали тогда «живописные стороны» мультипликации. Теперь же Дисней воображал сказочный мир с цветами, насекомыми и маленькими животными, – нечто вроде балета Чайковского «Щелкунчик». Однажды он продемонстрировал, как танцует китайская черепаха, совершая скованные движения и дергая головой назад и вперед в «деревянном ритме». Его воодушевляла и «Весна священная» Стравинского, исполненная почти двадцать лет назад, но все еще считавшаяся «очень современной». Эта неистовая музыка, возможно, внушила бы ему отвращение, услышь он ее впервые на концерте. Но она приобрела совсем иное звучание, когда он читал от сцены к сцене сценарий, в котором она была аккомпанементом для вулканов.
