Он стал уже сед и хил, и тут наконец наступил день, который принес ему последний недостающий крейцер.
В убогой своей комнатенке он стоял у стола и глядел на то, что там лежит.
К чему эти деньги, которые лежат на столе? Для чего он их копил?
Память его угасла.
Он все думал и думал — для чего на столе эти деньги! Память его угасла.
Он уже ничего не знал и ни о чем не мог думать. И только одни и те же слова, как вздымающаяся и опадающая волна снова и снова всплывали в его мозгу: «Будда — мое прибежище. Будда — мое прибежище».
Вдруг дверь отворилась, и вошел его товарищ — скрипач, человек сострадательный и щедрый на помощь бедным.
Старик не услышал, как он вошел, а все продолжал, не отрываясь, глядеть на деньги.
— Сегодня мы собираем деньги для бедных детей, — тихо произнес наконец скрипач. — Все давали — бедные и богатые. Чтобы дети не мерзли и не пропадали от нищеты, чтобы не голодали. Чтобы больных детей лечили. Неужели ты, старина, не дашь денег? Вон ты какой богатый!
Старик едва воспринимал смысл его слов; сердцем его владело смутное чувство, что от этих денег на столе нельзя отнимать ни малейшей части, нельзя ничего отдавать. Он не мог вымолвить ни слова, ему казалось, словно он забыл этот мир.
Перед глазами у него прошел ряд видений. Он видел знойное солнце Индии, стоящее над неподвижными пальмами и сверкающими пагодами, вдалеке блистали белизной горные вершины.
Неподвижная фигура Будды Гаутамы приблизилась, появившись издалека, и, словно эхо, в сердце у него зазвучал знакомый хрустальный голос Совершенного, однажды уже обращавшийся к нему в лесу под Сумсумарагирамом со странными словами:
«Так вот, где я вижу тебя, Злого! Оставь надежду, если мнишь: „Он меня не видит!“.
Я знаю тебя, Злого! Оставь надежду, если мнишь: „Он не знает меня!“ Ты — Маро>{43}, ты — Злой дух.
Отстань от Совершенного! Отстань от его Ученика!..
Сгинь отсель, сгинь из сердца, Маро, сгинь отсель из сердца, Маро».
И тут старик ощутил, что рука, которая держала, отпустила его. Он вспомнил свое родное дитя, умершее оттого, что он был беден и не мог его кормить. И взял он тогда все деньги, какие лежали на столе, и отдал их скрипачу.
«Будда — мое прибежище.
Будда — мое прибежище».
Скрипач ушел, а старик достал, как бывало по праздникам под звон колоколов, стеклянную доску и укрепил ее на столе.
И насыпал на стекло мелких песчинок.
И когда провел он виолончельным смычком по краю стеклянной доски и та, задрожав, запела и зазвенела, песчинки заплясали и стали складываться в мелкие, тонкие, правильные звездочки.
