— Сейчас полнолуние, — сказал Джиованни Браческо и, протянув свою вялую руку, указал через открытое окно на мерцающую лунную дорожку, которая пересекала озеро, — нам легко будет увидеть его лодку, если мы станем посматривать туда.
Затем, через некоторое время, мы услышали шаги на лестнице, кто-то поднимался наверх; но это оказался всего-навсего ботаник Эшквид, который припозднился, возвращаясь со своей ученой прогулки, и тут же вошел к нам в комнату.
В руках он нес растение высотой с человеческий рост, с цветками, поблескивающими голубоватой сталью.
— Это, несомненно, самый большой экземпляр данного вида, который когда-либо был обнаружен; я никогда бы не поверил, что этот ядовитый аконит>{3} может расти на таких высотах, — сказал он почти беззвучно, кивком ответив на наше приветствие. Потом с неторопливой обстоятельностью разложил растение на подоконнике, следя за тем, чтобы не помялся ни один листок.
«С ним происходит то же самое, что и с нами, — пронеслось у меня в голове, и мне показалось, что мистер Финч и Джиованни Браческо подумали в этот момент то же самое, — он, уже состарившись, неутомимо странствует по свету, как человек, который ищет свою могилу и не может найти, собирает растения, которые завтра засохнут, — зачем, почему? Он об этом не задумывается. Он знает, что его труд не имеет смысла, так же как знаем это и мы о своем труде, но ведь и его, наверное, тоже убьет та печальная истина, что всякое начинание бессмысленно, неважно, кажется оно великим или малым — точно так же, как убивала она нас на протяжении всей нашей жизни. Мы с юности подобны умирающим, — вот что я чувствовал, — умирающим, пальцы которых в беспокойстве шарят по одеялу, которые не знают, за что им ухватиться, мы подобны умирающим, которые понимают: смерть уже стоит в комнате, и что ей до того, сложим ли мы руки или сожмем их в кулаки».
— Куда вы отправитесь, когда время рыбалки здесь закончится? — спросил ботаник, после того как еще раз осмотрел свое растение и медленно проследовал к столу, присоединяясь к нам.
Мистер Финч провел рукой по своим седым волосам, поиграл, не поднимая глаз, рыболовным крючком и устало пожал плечами.
— Не знаю, — ответил, помедлив, Джиованни Браческо, словно вопрос обращен был к нему.
Наверное, по крайней мере час прошел в свинцовой, безмолвной тишине, я слышал даже, как шумела кровь у меня в голове.
Наконец в дверном проеме показалось бледное безбородое лицо Радшпиллера.
