топии или
утопии. Время пространства пропитывается временем расчищения пространства, расчищение пространства-времени – больше не предпосылка феноменальности, а уход в афеноменальное. И у времени есть время: оно
анахронично.
57. Помимо склонности ко всему, что сказано, филологии присуще отваживаться и на то, что не сказано.
58. То, что филология принимается к рассмотрению деталей, нюансов в деталях, intermundia[37] между нюансами, замедляет ее движение в языке и в мире. У ее медлительности нет меры. Как цейтлупа, она растягивает момент и позволяет замечать в нем рывки, не принадлежащие хронометрическому времени. Мир без времени, язык без времени: мир, язык, как они есть – целые, хоть их тут нет; именно эти, совсем другие.
59. Филология – абсолютная фермата.
60. Филология медленна, какой бы быстрой она ни была. Медленна в своем существе. Она сама – всегда позднее время.
61. Quand on lit trop vite ou trop doucement on ne comprend rien (Паскаль)[38]. Кто читает слишком быстро или слишком медленно, ничего не понимает, но именно поэтому ему может прийти в голову, что понимание, постижение и усвоение (prehendre, capere, conceptio) не подлинно языковые жесты. (Я вижу, что Паскаль написал: on n’entend rien[39]. Слишком поздно. Но все же.)
62. Филология – именно то заслуживающее уважения искусство, которое от своего почитателя требует, прежде всего, одного – идти стороной, давать себе время, быть тихим, медленным, – как ювелирное искусство слова, которое исполняет только тонкую, осторожную работу и которое может испортить все, если будет торопиться. Именно потому оно теперь необходимее, чем когда-нибудь, именно потому-то оно влечет и очаровывает нас, в наш век «работы», век суетливости, век безумный, не щадящий сил, поспешности, – век, который хочет успеть все и справиться со всем, с каждой старой и с каждой новой книгой. Филология не так быстро успевает все – она учит читать хорошо, т. е. медленно, всматриваясь в глубину смысла, следуя за связью мысли, улавливая намеки, при открытых дверях, нежными пальцами и глазами… (Ницше, «Утренняя заря», предисловие[40]).
63. Там, где филология наталкивается на высказывания, тексты, произведения, которые целиком и полностью понятны, она содрогается, как перед чем-то уже переваренным, затевает полемику, отстраняясь от них, или молча отворачивается. Понятность исключает понимание и даже саму склонность что-то понимать. Любимым может быть только то, что вызывает недоумение; а дольше всего лишь то, что при все большем сближении остается чужим. Только непонятное, только – не просто
