Переведя дыхание и совладав с дрожью, Курфюрст растерянно шепчет:
– Альгвасил, Лисаветт! Сегодня протокола не нужно… Ты свободен! Я думал, останутся силы поработать с бумагами, но, как видишь, уже не могу… Ступай! И, пожалуйста, не обессудь за попусту потраченное время.
Лисаветт послушно кивает, и, покидая кабинет, невзначай бросает взгляд на Деменцио Урсуса, который, склонив голову, ходит из угла в угол небольшой, аскетически обставленной Залы приемов. На груди у него сияет роскошный, переливающийся черными сапфирами и янтарем орден Почетного Инноватора Ландграфства – тот самый, что был получен им за доблестную многолетнюю службу и реформы, навсегда изменившие облик вековечного Города.
Курфюрст закрывает глаза. Как трудно и страшно… С чего же начать? Может быть, после? Нет, времени слишком мало – вполне возможно, завтра для меня не наступит…
Давным-давно, на заре жизни, еще в бытность Первосвященником, я был бесстрашен, неумолим, непреклонен, даже жесток; ничто не могло поколебать моей воли. Да, я был фанатиком – но именно из фанатизма я черпал свою силу. А сейчас? Я сомневаюсь во всем, я размяк, словно глина в руках демиурга… Кто же тот скульптор, что из камня обратил меня в размазню?
Я начал мечтать, сны стали являться ко мне посередь ночи. Раньше я спал, как младенец – мертвый, мертвый младенец… Что-то зашевелилось во мне – наверное, это совесть. Мне горестно и больно оборачиваться назад – сколько зла породил я собою! Но это было неотвратимо – потому как я действовал не ради себя, а во имя Города, порядка, прогресса. Именно так! Это все извиняет. Или?..
Больше всего я боюсь, что спасительная пелена самообмана спадет с глаз моих прежде, нежели я успею подохнуть. Осознать себя зверем, когда ты только-только стал человеком, – что может быть хуже?
– Послушай, Деменцио! – Голос Курфюрста хрипит, в горле – сотня иголок. Каждое слово причиняет невыносимую боль. – Ты можешь и дальше пытаться меня успокоить, но мы оба знаем, что это конец. Скоро вы останетесь без меня…
– Вы хотите сказать – осиротеем, ваше величество?
Раздосадованный, Курфюрст смущенно отводит глаза.
– К чему сие раболепие и низкопоклонство? Не надо! Мир стоял и до моего появления – и ничего, как-то держался. Старая добрая песня: «Если не Курфюрст, то кто?» Неужто и ты оказался падким на пропагандистские сказки для идиотов?
В сущности, все очень просто: достаточно извести толковых соперников, прибрать к рукам финансы и большую часть информации, а остальное – дело техники… Вот так и рождается диктатура. И я говорю это без самодовольства, гордости и нарциссизма – лишь с горечью и сожалением.
