— Присовокупляю! Это все мои капиталы на сегодня. Не обессудьте.
Фортунат Петрович поднялся, многозначительную сделав паузу, и заговорил негромко:
— Господа преподаватели, должен вам сказать: не все то золото, что блестит. Давайте выпьем за благополучное прибытие нашего коллеги, Степана Яковлевича Радомского, а также за процветание сибирской науки, в вопросах коей мы с вами должны играть не последнюю роль…
Все охотно выпили. Горничная принесла самовар. И застолье в доме директора гимназии Фортуната Петровича Корчуганова пошло как бы по второму кругу.
После первого зазимка, мелькнувшего, как видение, установились тихие ведренные дни. В один из таких дней и появился в третьем классе Томской гимназии новичок. Инспектор Прядильщиков, держа его за плечо, ввел в класс, остановился, высматривая свободное место, и проговорил тоненьким, отвратительным голоском:
— Пополнение-ти вам не надобно? — бескровные, вечно облупленные губы его при этом сжались в ядовитой усмешке, маленькие серые глазки быстро бегали, точно выискивая нечто такое, что могло бы его, инспектора, заинтересовать. Класс ахнул и загудел глухо, неровно — больно уж хилым и ненадежным выглядел новичок; под лопатистой ладонью инспектора, цепко сжимавшей плечо мальчика, тщедушие и худоба последнего особенно бросались в глаза. Кто-то, хихикнув, спросил:
— А если его не держать, он устоит на ногах?
Инспектор даже крякнул от столь дерзкой выходки ученика, снял руку с плеча новичка и, зло поджав белые шелушащиеся губы, помолчал, как бы что-то выжидая. Класс замер. Глаза инспектора сверкнули.
— А вот я велю тебя-то, олуха, выпороть как следует, дабы не только-ти стоять, но и сидеть не мог… И без обеда оставлю. Встать! — вдруг тонко, визгливо крикнул. — Сесть… Встать! — еще раз скомандовал, но уже потише, немного успокоившись. — Сесть. Вот так-ти… — проговорил удовлетворенно. Новичок переступил с ноги на ногу, растерянно улыбаясь. Не ожидал он такой встречи; все лица казались ему одинаково неприветливыми, насмешливо-злыми. И он еще больше растерялся, не понимая, отчего такая неприязнь.
— Это Коля Ядринцев, — сказал инспектор, подтолкнув мальчика вперед. — Он будет с вами-ти, олухами, учиться.
Задние даже привстали, вытягивая шеи, стараясь получше разглядеть новичка, поразившего не столько тщедушием своим (в чем только душа держится!), сколько необыкновенной опрятностью, парадным видом — был он весь с иголочки, причесанный и отглаженный, в новеньком вицмундире, сшитом из тонкого хорошего сукна, и не на вырост, как часто это делалось, а по фигуре, в узких брючках со штрипками, которые тотчас же были замечены и долго потом служили предметом насмешек, злых шуток… Словом, внешним своим видом Коля Ядринцев, сам того не желая и не предполагая, составил резкий контраст остальной публике, что вызвало не только удивление, тайную зависть, но и злой, решительный протест. И выражался этот протест, особенно поначалу, довольно грубо, жестоко — вызов на вызов. Словно столкнулись две несовместимые, противостоящие силы… Хотя, казалось бы, какая там сила в маленьком, худеньком новичке?..
