— Приговор обжалованию и обсуждению не подлежит! — Здесь Татьяна закончила речь.
После она открыла краник, и я услыхал как из баллона начал шипеть, как муха, газ. Мой нос почувствовал этот запах. Я немного поморщился. От едкого запаха.
— Зажарь меня, не трогай его, он ни в чем не виноват! — закричал я.
— Вы все виноваты в смерти моей дочери, — окрысилась она.
Затем она направила конец горелки на глаз судьи, а ко мне повернулась спиной. Достала из кармана зажигалку и чиркнула ее. Произошла золотистая искра. Горелка вспыхнула — голубовато-желтый язык пламени начал танцевать около лица судьи. В этот момент я изучал его глаза: его правый глаз был темно-зеленый — цвет океана в облачный майский день. Левый тоже темно-зеленый, но белок покрылся кровяными прожилками, а зрачок казался мне меньше правого, его веко сильно повисло. Он дышал открытым ртом. И воздух обжигал его легкие, как раскаленный свинец. Затем она приступила к, как она называла, «казни». Она направила огненный язык в его правый глаз и надавила на рычажок. Огненный язык мгновенно превратился в огненный резак. Пламя выпрямилось.
— А-ай! — закричал он. Пламя прожгло скотч. И крик вырвался из его рта.
Затем ресницы, бровь и зрачок тонули в мощной огненной бездне. Судью начало трясти от острой невыносимой боли. Я не мог на это смотреть, но и сделать ничего не мог, я был как четырехлетней ребенок. Тут я решился: нужно действовать. Я схватил обеими руками змеевик, встал на здоровую ногу и начал дергать его вперед.
— Я убью тебя, сумасшедшая! — закричал я.
Хотя огненная батарея обжигала мои ладони, как будто на мои ладони плеснули кипятка, но я рвал на себя этот змеевик, будь он неладен. Но все было так, как будто я хотел сдвинуть с места вручную четырехпалубный теплоход. Я вспотел и от бессилия сел в инвалидное кресло. Судья больше не орал, хотя она перевела горелку на его второй глаз и также палила его ресницы, бровь и зрачок. Спустя пять минут голова судьи вспыхнула, как факел. Это зрелище как вспомнишь, так вздрогнешь. Его кожа скукожилась, и по лбу, щекам, подбородку и шее начали вздуваться ожоговые пузыри. От волос остался пепел, уши его были охвачены огнем и трещали. Огонь перекинулся на шею. Затем за его креслом она взяла в руки огнетушитель и, дернув за кольцо облила его обгоревшую почти дотла голову мылом. Затем она приблизилась ко мне.
— Твой час скоро настанет, — произнесла она с издевкой и по голове мне вмазала огнетушителем. Я опустил голову, глаза автоматически закрылись, я был без сознания.
