Мой нос был заложен, обе ноздри как будто были забиты засохшим воском. Я приоткрыл рот и начал дышать — хватая спертый воздух, царивший в подвале. В моих висках начала вращаться, разрывая серое вещество, электрическая дрель. Шум превращался в моем мозговом особняке в разъяренные взрывы отбойных молотков. Боль как будто разрывала мой череп на две половинки. Мне показалось, что он треснул, как упавший из рук арбуз.
— Уму-уму!..
Снова этот звук, который раздражал меня еще больше. Затем стук дерева об бетон.
Я поднял глаза. Они до сих пор рябили, и картинка была уже более ясной, но все равно рябила. Затем я моргнул глазами еще несколько раз и снова открыл их. Я увидел перед собой абсолютно чистые стены, пол и потолок, мне подумалось, что с прошлого раза Татьяна все вымыла тщательно и с порошком. Но что меня больше всего поразило, это то, что напротив меня сидел на стуле связанный судья — Бочкарев Иван Константинович. Он сидел на вырезанном из красного дерева стуле, его тело было привязано к стулу канатом, а также ноги были привязаны к ножкам стула. Так вот, значит, кто стучал и мычал.
— Уму-уму!.. — он снова замычал, пытаясь мне что-то сказать.
А затем он принялся, облокачиваясь спинкой, приподнимая стул и снова опуская, его стучать ножками стула об бетонный пол. Я хотел ему помочь, но от меня толку — как от козла молока. Я процентов на восемьдесят был инвалидом.
Вдруг я услышал ее шаги. Они были короткими и шаркающими — короткие шаги приближающейся смерти. На самом деле я уже начал бояться не только Татьяну Муравьеву, но и ее шагов. Они были страшными уже для моего сознания. Спустя пять минут появилась она. Черный плащ так и свисал до ее голени, но капюшона на голове не было. Она взглянула на меня и просверлила мой взгляд. Я увел взгляд влево и увидал, что у нее в левой руке небольшой красный баллон с надписью «Пропан».
От краника баллона шел тонкий резиновый шланг, а на другом конце шланга была из нержавеющей стали горелка. Горелка представляла собой нержавеющую трубку, рычаг под трубкой, и у самого конца увеличивался диаметр трубки. В самом конце она была величиной с мужской кулак.
— Остановись! — закричал я.
Она меня проигнорировала. Она просто поставила баллон, затем растянула шланг, а после положила горелку около стула судьи.
— Именем господа! — встав на колени, она начала, ну, на мой взгляд, нести бред. — Свершается смертная казнь!
В этот момент я увидал, как у судьи поплыли глаза. С его лба не пошел, а поплыл пот, по щекам, подбородку. Его ноздри раздувались и набухали, как резиновая лодка, наполненная воздухом.
