Господь – обретается в любой точке им же сотворенного мира, то его трудно не найти, коли заняться поиском всерьез.
Несколько растерянно, но не без скрытого восхищения, Тибор произнес:
– Боюсь, что я все еще не совсем уразумел смысл ваших слов…
– А вдруг Его лик привидится вам на облаке? – сказал Абернати. – Или на соляных глыбах Большого Соленого озера – ночью, при свете звезд? Или в предвечернем мареве летнего дня, когда жара только-только спадает?
– Это будет зыбкое видение, – сказал Тибор. – Догадка, а не истина. Словом, подделка.
– Почему вы так уверены?
– Потому как я всего лишь смертный, а значит, способен ошибаться. Если мне предстоит угадывать, я могу и оплошать.
– Но ежели Он пожелает быть увиденным и изображенным верно – разве Он позволит вам ошибиться! – возликовал Абернати. – Неужто ваш Господь попустит существование своего искаженного портрета!
– А шут знает… Наверное, не попустит… Однако же…
– Ну так чего ради тратить столько времени, сил и нервов, – воскликнул Абернати, – ежели можно выполнить эту работу таким вот образом – и не рвать себе душу в клочья!
Тибор какое-то время остолбенело молчал. Затем буркнул:
– А по мне, это не дело. Не по правде.
– Да бросьте вы! – сказал Абернати. – Какие тут сомнения? Вы же сами понимаете – Он может быть кем угодно. Он может быть каким угодно! Скорее всего вам никогда не отыскать настоящего Карла Люфтойфеля!
– Какие сомнения? А вот такие – не по правде это, и все тут. Мы договорились, что в центре фрески я изображу Господа Гнева – совершенно реалистично, подобающими красками, точно. И стало быть, мне позарез надобно хоть разок глянуть на него.
– Да неужто это действительно важно? – стоял на своем Абернати. – Вы подумайте: много ли людей до войны знали, как он выглядит? И выжил ли хоть один из тех, кто помнит его в лицо? Предположим, Люфтойфель действительно еще жив. Но узнали бы его сегодня – спустя многие годы – те, кто его знал прежде?
– Да я не про то, – сказал Тибор. – Я понимаю, что могу изобразить какое угодно лицо – никто меня за руку не схватит. Мне ничего не стоит перенести лицо с фотографии на стену. Штука в том, что это будет вранье. Это не будет правдой.
– Правдой? – запричитал Абернати. – «Это не будет правдой»! Не смешите меня!.. Что такое правда в этом случае? Неужели хоть один истинный верующий в Господа Гнева перестанет верить или станет верить меньше от того, что лицо на церковной фреске не будет подлинным?
