Сближение жертв с насильниками, «зверей» с «людьми», напоминает полюбовную монолитность знакомого нам общества, в котором неоднократно и торжественно провозглашали единство партии и народа. В этой социальной утопии — или антиутопии — поведение верноподданных пародирует идиллические отношения, якобы царящие в реальном «заповеднике». «Ловко, продуманно, просто, с умом, мирно, зачем же стрелять?». Эта характеристика неожиданно уподобляет «охотников» ворам в законе, столь же полюбовно организующим свои взаимоотношения с народом: «Мне каждый деньги отдавал без слез, угроз и крови» («Формулировка», 1962). Если из-под масок «блатных» ранних песен Высоцкого выглядывали лица обыкновенных людей, то теперь за человеческими физиономиями «охотников» проглядывают блатные рожи. Это особенно заметно в «Охоте с вертолета», представленной как чисто уголовная акция. Живя в мире обратимых понятий, Высоцкий использовал принцип «новояза» для создания контрапункта в той симфонии символов, которая разыгрывается в его поэзии.
3.
Будничная борьба за осуществление идеалов «заповедника» — долгое, серое, лишенное фантазии пожирание человека государственной машиной — выражено Высоцким экстремальными поэтическими средствами, наполнено страстью и отчаянием перед ужасом творящегося зла. Поэтому и идет в его песнях бесконечное кровавое избиение животных.
Но война против безоружных скоротечна, как бойня, и летопись поколения уже написана кровью на снегу: «…На татуированном кровью снегу наша роспись: мы больше не волки!». Кажется, вот и конец кровавой драме, и так затянувшейся на десятилетие, — но мелькнула ухмылка усмиренного волка, уцелевшего в собаках среди собак, обнажились, неожиданно напоминая шепелявого волхва, гнилые обломки зубов, сквозь которые он трижды прохрипел: «Тает надпись: мы больше не волки!».
Он и сам смотрит, и своим кричит: «К лесу, волки!..». К лесу, извечному прибежищу гонимых, к «зеленому прокурору» зэков, куда бежали и староверы, и крепостные, и сама Россия от татар, — бежали, хороня образ свой от ярма и рабства. Но как ни велика Россия, а в лесу не спрятаться.
Били в ведра и гнали к болоту,
Вытирали вспотевшие лбы,
Презирая лесов позолоту,
Поклоняясь азарту пальбы.
В отличие от «волков», «кабаны» Высоцкого не пользовались популярностью в обществе, никто не торопился узнать себя в этих угрюмых, грубых, заскорузлых животных, не восклицал: «Да это ж про меня!». Даже автор, воплощавшийся в «волков», в «Охоте на кабанов» остался сторонним наблюдателем. А было это — про коренное крестьянское население, низведенное до того, что и признать его некому.
