Воинственный призыв такого рода стал главным мотивом известного манифеста Фридриха Хайека «Почему я не консерватор»>[53]. Основной интенцией этого текста было стремление найти общую почву для совместных действий либералов и консерваторов, а не обозначить различия и провести разделительную черту. Проблема современного ему консерватизма, с точки зрения Хайека, состоит в пассивном примирении с существующим, в поиске консенсуса ради замедления развития любой ценой. Консерватор оказывается нейтрален к идеям и альтернативам общественного развития, так как его волнует не направление движения, а лишь его скорость. Он привык определять истину как точку равновесия, расположенную «где-то между крайностями», не вдаваясь в вопрос о том, что почему именно ту или иную позицию в данным момент принято считать «крайней». Консерватизму необходимо вернуть себе силу принципов, которая прежде составляла его достоинство. Поэтому американские консерваторы, перед лицом угрозы коллективизма и государственного вмешательства, должны спросить себя – защищают ли они институты свободы только потому, что они существуют, или потому, что они предпочтительны сами по себе? Если они выбирают второе, то должны признать и близость своей позиции с подлинным либерализмом. Ведь в основе обоих лежит недоверие к рационализму, противостоящему эмпирическому знанию и органике институтов. В свою очередь, либерализм также должен вернуть себе ядро убеждений, порвав с «континентальным либерализмом» (и его американской версией), отвергающим основополагающие принципы свободного рынка ради апологии политической демократии и прав человека, унаследованных от европейского Просвещения и Французской революции. Этому пассивному, ложному либерализму, Хайек противопоставляет наследие английских вигов времён Бёрка – «партии жизни, которая приветствует свободный рост и спонтанную эволюцию»>[54].
Обращение к фигуре Бёрка является знаковым в предлагаемом Хайеком союзе экономического либерализма и аутентичного консерватизма. В этой конструкции либерализм и рынок создают ядро убеждений, тогда как консерватизм составляет их форму – постольку, поскольку эти убеждения основаны на опыте действительной жизни, а значит, соответствуют самому политическому понятию консерватизма.
Как и консерватизм, классический либерализм декларировал свою принципиальную анти-нормативность. Он предлагал не всеобщее благо, но лишь наиболее возможное в данных обстоятельствах. Идеи, которые отстаивает либерализм, преобразуют жизнь исходя из её собственной логики, а не меняют её на основе абстрактных проектов. Рационалистическому разуму, творящему насилие над природой, он противопоставляет частный разум, основанный на естественном чувстве. Однако такая близость либеральной критики рационализма к консервативным установкам в итоге служит лишь инструментализации последних. Так, священная для консерватора сила привычки превращается в рыночный инстинкт, а антиутопизм становится утверждением безальтернативности рынка как простого социального оформления интуиции частного разума.
