Выдвинутый Хайеком проект идеологической либерально- консервативной коалиции, осуществлённый через десятилетия после написания его манифеста, оказался возможен не на основе линии Бёрка, в больше мере соответствующей «пассивному консерватизму», но через апроприацию «консерватизма решения».
Российская версия
Итак, для того, чтобы прийти к современному состоянию, пассивный консерватизм, придающий форму неолиберальной рациональности активного индивида, должен был пройти через момент политизации, используя энергию «консерватизма решения». Российская консервативная традиция, интегрированная в актуальную модель путинской неолиберальной деполитизации, всегда была чужда необходимости борьбы и не настаивала на восстановлении политического посредством чрезвычайного решения, разрывающего обстоятельства. Утверждение неолиберальной рациональности, сопровождавшееся разрушением общества, в постсоветской России оказалось возможно благодаря включению пассивного, деполитизированного консерватизма, глубоко укоренённого в национальной политической традиции>[55]. Формы, предложенные этим пессимистическим и созерцательным консерватизмом, идеально наложились на апологию экономической активности индивида, скептичного в отношении любого участия в публичной жизни. Индивидуальная, негативная свобода нашла своё подтверждение в консервативной идее внутренней, подлинной «свободе выбора между добром и злом»>[56]. Эстетическое наслаждение государством как творением природы легло в основу господствующего инклюзивного подхода к российской истории, в котором иррациональная верность национальной судьбе снимает содержательные оппозиции между досоветским, советским и постсоветским. Некритически принимая данное как целостный опыт, мы удостоверяем и своё собственное существование через метафизическое единство настоящего, прошлого и будущего – в России, какая она сейчас и какой мы её знали всегда. Глава II. Порядок в беспорядке: консервативная диалектика революции Приключения Гая Фокса
Учить силён ты, я ж учиться слаб.
Довольно слов; ты – враг мой и предатель.
Софокл «Царь Эдип»
Если попытаться найти какой-то один постоянный элемент предельно эклектичной государственной идеологии постсоветской России последнего десятилетия, то его можно было бы описать одним понятием – анти-революция. Именно так – «анти-», а не «контр-». Контрреволюция, в том смысле, в каком её принято понимать с конца XVIII века, всегда находилась в непосредственной связи с революцией, наследовала ей и преодолевала её через новые политические и социальные формы, имевшие мало общего с дореволюционным Старым порядком. Контрреволюция рождалась как новая сила, способная победить уже состоявшуюся революцию, в то время как анти-революция пытается предотвратить революцию воображаемую, чей страшный призрак постоянно преследует государство и возвещает его конец.
