Были они такие: «Я!» «Видела!» «Нору!» «Там!» «Барсук!» (стикер с барсуком), «Я!» «Знаю!» «Где!» «НОРА!» «НАДО ПОКОРМИТЬ!»
С утра пошел сильный дождь, но это уже не могло их остановить.
Тетка, отправляясь в строящуюся контору, где, по словам Вики, «красила и шуткатурила», поймала Вику за голову и, похожая на гипнотизера, медленно произнесла: «Ни шагу от дома. Поняла?» Вика, разумеется, кивнула, но это обещание тоже не могло остановить их поход к норе.
В обед они насовали в рюкзачок Пауля три надкусанных пирожка с ливером и пошли через реку. Чтобы рюкзак не промок насквозь, Пауль сначала надел его на плечи, а уже затем накинул свой желтый полиэтиленовый дождевик, отчего стал похож на горбуна. Совсем не озаботились тем, что нужна резиновая обувь, у всех троих были полиэтиленовые плащи, под которые каким-то образом проникала вода. Еще не дойдя до реки, уже промочили ноги, войдя в подлесок, промочили штаны снизу, а за те полчаса, что двигались к норе, задевая руками и головами кусты и ветки, вымокли, похоже, полностью все трое. Хорошо, что нора оказалась именно на том месте, где была тогда, когда ее заметила Вика. Мало того, совсем недалеко в самой норе имелся барсук в количестве одной штуки, который не только не стал прятаться, увидев людей, а будто ждал встречи и как бы слегка улыбался, покачиваясь из стороны в сторону. Боясь, как бы барсук не передумал, Никита спешно влез в рюкзак к Паулю и сунулся к норе с протянутым угощением в руке. Барсук подался навстречу, но что-то его остановило, заставило отворачивать морду, будто в смущении. Никита подошел поближе, сел на корточки протянутым в сторону барсучьей морды пирожком, взятым за ненадкусанный уголок.
Тут барсук все же решился и ухватил угощение, да так жадно, словно пытаясь зацепить зубами и руку Никиты. Пирожок, видно, не пришелся барсуку по вкусу, потому что он сразу выплюнул его и даже попятился от еды, весь как-то скрючившись, тяпнул пирожок еще раз, но видно было, что не для того тяпнул, чтобы попробовать: вдруг понравится со второго раза, а просто, чтобы именно укусить. Затем барсук сделал попытку еще раз броситься к Никите, но вода, лившаяся сверху, помешала ему, потому что барсук, похоже, и глядеть не мог на дождь, не то что мокнуть, он как-то стеснялся капель и струй. «Наверно простыл» — предположила Вика, и они отправились домой, жалея, в общем чате, что не удалось погладить зверя.
Когда женщины в гостинице — кастелянша, повариха и уборщица — увидели их такими, то издали горестный вопль. «Господи, — говорила уборщица, волоча Вику в сторону свободного номера 104, — господи, мало глухая, еще и пневмония если. Еще тетка голову оторвет, если увидит». Кастелянша, заталкивая Пауля в немецкий номер, кричала, словно пытаясь перекричать языковой барьер: «Хот. Драй, хот вош, как там, бл*дь? Хот шауэр энд драй весь, всю одежду драй, ферштейн? И под одеяло». «Ладно этот, ладно эта, — ругалась на Никиту повариха, — но ты не маленький вроде, господи».
