— В 88-м ты наконец съездила в США.
— И была, возможно, впервые за многие годы счастлива.
— Отчего?
— Оттого, что вспомнила: я — Ольга Корбут! Шейку вытянула, подбородок приподняла, спинку выгнула — выпрямилась!
— Но разве здесь ты не Корбут?!
— Здесь я опальная неумеха, сумасбродка, финтифлюшка. Здесь я рабочая кляча, стоящая в часовой очереди за колбасой. Домохозяйка, обремененная тысячью забот. Замкнутый круг…
— А там?
— Там я почувствовала любовь. Понимаешь — любовь! Это ведь самое важное в жизни. И принятие меня такой, какая я есть. И понимание того, что сделала когда-то эта женщина. Нет, я не хочу сказать, будто американцы — молодцы, а мы сплошь плохие. Но они мыслят иными категориями, на другом уровне. А мы пленники, все еще пленники заскорузлого, «застегнутого», застойного мышления, где главенствует идиотская заповедь: не высовывайся без спецразрешения.
Действительно, за год до того, как Оля дала это интервью, мы в первый раз побывали в США. В 1988 году нас пригласил Данчик.
Но у нас была полная уверенность в том, что мы все равно никуда не поедем.
— А давай попробуем, — сказал я тогда Ольге, — ну что мы теряем?
И мы пошли в ОВИР, который находился возле Оперного театра. Тамошний начальник заулыбался:
— О-о, какие известные люди к нам пришли. Давайте ваши паспорта.
Посмотрел их, посмотрел приглашение от Данчика и сказал:
— Ну что ж, все в порядке, можете ехать.
Я от неожиданности не поверил и переспросил:
— Так что, вы нас пустите?
Он так хитро улыбнулся и сказал:
— Да, пожалуйста. Вы ведь уже были в Америке раньше?
Даже когда мы с Ольгой вышли из ОВИРа, я все еще никак не мог поверить в это. И только после того, как приехали домой, я понял, что в действительности изменилось время. Мы боялись их, они боялись нас. Ведь если бы они нас не выпустили из страны и наши имена попали на страницы газет, был бы международный скандал. И кто-то мог потерять погоны. Так мы после десятилетнего затворничества попали в Америку.
