Хёрвард долго молчал, так и сяк ворочая эту историю в голове, потом сказал:
— Понятно теперь, почему конунг оставил ублюдка. Кому охота навлекать на себя гнев альвов?
Кузнец хмыкнул:
— Зато с тех пор в Свитьоде не было голодных лет и никого не выносили в лес.
— Из-за этой… этой? — недоверчиво спросил Хёрвард. — А еще говорят, что альвы дивно прекрасны обликом.
Кузнец расхохотался.
— Кто о чем, а жених все о своем! Можно подумать, ты видел хоть одного альва своими глазами!
Хёрвард встал и пошел прочь. Совсем заморочил ему голову этот кузнец!
С утра головы болели у всех, один Хёрвард отделался легко. Странно было, что тут его принимают как ярла — сам он до сих пор не привык, что над ним нет твердой отцовской руки и что за своих людей и дрекку он отвечает сам. Хёрвард ходил с отцом в походы с двенадцати лет, ловко управлялся с парусом, побывал на Свальбарде, в стране словен и в Иберии, но всегда за его спиной был отец-конунг, был дом, куда они возвращались из похода. До нынешней весны, когда зимняя хворь унесла конунга Торварда, и его старшие сыновья выгнали младшего из дому. Никогда не было любви между сыновьями Ингиторы, просватанной жены, и Вигдис, наложницы, так что едва отец умер, как Хёрварду пришлось туго, он взял всех, кто захотел пойти с ним, и ушел в море.
Был у него хороший корабль, золото из прошлогодней добычи, два десятка хирдманов[3] — молодых парней, которым не нашлось места у нового конунга, и Торбранд, воспитатель и отцов побратим. Много таких вольных ярлов скитается по морям в надежде обрести дом на суше, но немногим это удается. Хёрвард был твердо намерен сделаться зятем Нидуда и дать дом своим людям. Всего-то и надо было — жениться на уродине, с которой его обручил отец, будь она хоть дочь альва, хоть трэля, хоть инеистого великана. Женился же Ньёрд на великанше Скади, в конце-то концов!
Вечером конунг Нидуд снова давал пир в честь гостей. Рядом с седобородым хозяином сидела его дочь Бёдвильд. Хёрвард с трудом отводил от нее взгляд — она была красивая, хотя ей уже шел четвертый десяток лет, а в свете факелов казалась совсем молодой. На груди у нее красовалось золотое ожерелье искусной работы — Хёрвард никогда такого не видел, словно из тончайших золотых нитей сплетено, с крохотными звездочками цветов и подвеской в виде лебединого пера. Госпожа Бёдвильд сидела прямо и все время молчала. А кольцо у нее, заметил Хёрвард, только одно, той же работы, что и ожерелье. Была бы дочка на нее похожа…
