— Если вы сбились с дороги, — проговорил я, — я провожу вас.
— Да, — сказала женщина. — Проводи.
Я взял куртку и выпрыгнул в окно.
Наш дом последний в этой улице. Дальше — поле клевера, а потом перелесок и подъем на холм. Туда ведет дорога, по которой никто не ходит, кроме паломников. Я провел их кратчайшим путем. Был первый день, но они шли по дороге — мужчины, женщины, старики и старухи. И дети. Много детей. Я оказался в потоке идущих и потерял из виду тех, кого сопровождал. Я не мог выбраться из этого потока и пошел туда, куда шли они все.
Мне было неловко. Они были чужими, когда их было так много, но каждый по отдельности мог бы затеряться среди нас. Одни были одеты обычно, как одеваются все, кто принадлежит современной культуре, с какой бы планеты он ни был родом. Другие носили странные длинные хламиды и пестрые до переливчатости платья, которые я видел только на картинках. Я слышал обрывки разговоров на сотне наречий и едва разбирал отдельные слова даже на знакомых языках. Кто-то запел, другие подхватили — и я узнал ту самую мелодию, которую вспоминал нынче утром.
Кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся. Это была Вилья. Она почти не изменилась, только волосы были коротко и неровно обстрижены.
— Вилья! Я так рад тебя видеть!
Она улыбнулась — скованно, будто улыбка не давалась ей. А ведь когда-то она смеялась светло и улыбалась просто так.
— Что ты делаешь тут? Ты тоже кого-то провожала? Понимаешь, тут люди сбились с дороги, я проводил… Когда ты прилетела?
— Провожала… — задумчиво сказала она. — Да. Можно и так сказать. Я не улетала. Я всегда здесь.
— Где? — глупо спросил я.
Она махнула рукой в сторону.
Вопрос замер у меня на губах. По сторонам дороги стояли автоматчики — серые мундиры времен прошлой войны, каски с загнутыми краями. За их спинами тянулись рвы. Но я помнил, что здесь должны быть заповедные луга, еще утром я разглядывал панорамную карту и планировал съездить сюда послушать полевых птиц. На дорогу Паломничества наползала хмарь — половина неба еще была чистой, а половину затянуло низкими серыми облаками, из которых сеялся дождь, и изрытая рвами земля в десятке метров от обочины терялась в тумане.
Я потянул Вилью за собой.
— Пойдем, пойдем, надо выбираться. Это не наше Паломничество…
Мы приблизились к краю дороги, и тут мне в грудь уперлось дуло автомата.
— Куда прешь? — спросил хриплый от ненависти голос. — Пошел обратно, сука.
У автоматчика было мое лицо и серые глаза моего отца.
