Обстоятельства убийства
Под Новый год, к Святкам, обстановка в Петрограде была накалена, несмотря на крепкие морозы. Бастовали государственные служащие, декретом СНК были запрещены оппозиционные газеты, по заснеженным неубранным улицам ходили демонстрации — «даёшь Учредительное собрание», «долой Учредительное собрание», — происходили стычки, лилась кровь. Матросы орали частушку: «Дайте ножик, дайте вилку, я зарежу Учредилку». В день открытия Учредительного собрания на углу Литейного и Захарьевской «братки» в бушлатах и шинелях под предводительством Дыбенко обстреляли демонстрацию, шедшую поддержать депутатов. Были убитые. Только к вечеру депутатам удалось собраться в Таврическом дворце. Получилось едва более половины состава; многих не хотели пропускать матросы и красногвардейцы. Правительство — Ленин и компания — нарочно опаздывали. Наконец пришли; Свердлов (председатель ВЦИК) зачитал с трибуны «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и потребовал утвердить Советскую власть. Правые эсеры и меньшевики, составлявшие в зале большинство, засвистели, зашикали. Свердлов ушёл, ушли народные комиссары, а за ними — депутаты-большевики и левые эсеры. Заседание продолжалось странным образом. Кворума не было; по залу разгуливали, сидели в проходах, лузгали семечки, курили и матерились революционные солдаты и матросы. Правые эсеры и меньшевики во главе с Черновым принимали закон за законом, прекрасно понимая, что исполнять их не будет никто. В пятом часу утра матрос-анархист Анатолий Железняков знаменитой фразой «Караул устал ждать» окончил заседание. Утром 6 января матросы разгоняли пытавшихся проникнуть во дворец депутатов прикладами.
Этим же утром Народный комиссариат юстиции выдал ордера на перевод Шингарёва и Кокошкина из крепости в Мариинскую больницу. Комиссару Первого городского района П. Михайлову было поручено обеспечить конвой; он перепоручил это дело П. Куликову, начальнику отряда бомбометальщиков. Куликов выбрал пятерых солдат, старшим назначил красногвардейца С. Басова. Впоследствии Басов утверждал, что при этом Куликов советовал ему с заключёнными не церемониться, «а просто сбросить их в Неву». Басов поначалу недопонял; арестанты были доставлены в больницу и размещены в двух соседних палатах под охраной. Басов вернулся, доложил; Куликов обругал его, непонятливого, и послал за матросами.
К вечеру погода резко изменилась, запахло оттепелью. Около 22 часов полтора десятка матросов кораблей «Ярославец» и «Чайка» вместе с тем же Басовым вошли в больницу, поднялись на третий этаж, двинулись по коридору, провожаемые взглядами посеревших от страха сестёр милосердия. Сначала ворвались в палату Шингарёва. Тот сидел на кровати и, по-видимому, молился. Матрос Крейс схватил его за горло, повалил на кровать. Шингарёв успел крикнуть: «Что вы, братцы, делаете?», но «братцы» несколькими выстрелами и штыковыми ударами заставили его умолкнуть. Потом пошли к Кокошкину. Он, как значится в материалах дела, «спал» (видимо, притворялся спящим; трудно предположить мирный сон под грохот выстрелов из-за стенки). Тот же Крейс прижал его к кровати, а матрос Матвеев прикончил выстрелами в рот и в сердце. За сим матросы и Басов покинули больницу, не забыв прихватить кожаную куртку Шингарёва.
