I. Вторжение или бомбардировка Великобритании. Гитлер, исходя из своей расовой теории и восхищения перед английским народом, был склонен избежать этого… Геринг не хотел брать на себя ответственность за такие действия, зная намерения Гитлера и настроения в его войсках. Генералы были озабочены невероятными потерями в людях, и технике и рассуждали о том, что, проиграв сражение, Гитлер должен пасть. В Берлине понимают, что даже захват Британских островов не покорит английский народ? Это не будет концом войны, ибо британцы будут сражаться при помощи других стран империи и Америки. Зная, что у меня много друзей в Англии, профессор посоветовал мне срочно помешать этому плану. Я полностью с ним согласился.
II. Вторжение в Россию. Чтобы передать настроения, царившие в Берлине, я расскажу… что послал Герингу и полковнику Остеру две почтовые открытки с моими комментариями. Это были копии картины Давида «Наполеон форсирует Березину»…
III. Война с Англией путем вторжения в Африку, на Ближний Восток и в Индию. Эти планы имеют сторонников в Берлине, однако их не разделяют Риббентроп и его клика, которые требуют прямого нападения на Англию.
Таковы были тезисы профессора, которые дали мне представление о ситуации».
Кто был «профессор из Берлина»? Есть основания предполагать, что это был д-р Рейнхард Хён — человек, известный в берлинских кругах не только как ученый. Хён имел чин бригадефюрера СС и был первым начальником центрального отдела IV Управления в Главном управлении имперской безопасности СС, т. е. гестапо. Это придавало миссии принца дополнительный вес.
Принц далее пишет:
«Получив в моем богемском замке информацию от профессора, я перепроверил ее через моего друга в ведомстве Хевеля в Берлине, у хорошо знакомого мне бывшего посла в Испании и у полковника Остера. После этого я вернулся к семье в Гстаад, как раз начинались школьные каникулы. При случае я говорил об огромной опасности вторжения в Британию. Для каких-либо действий в Восточной Европе в этом году уже было поздно. Что касается действий в Африке, то к ним готовились, хотя об этом не было договоренности с Италией.
Я вспоминаю об обеде с Буркхардтом, о встрече с папским нунцием, далее с оказавшимся в Швейцарии другом Ванситтарта и с Паравичини. Ему я сказал, что охотно встречусь с Келли, которого знаю по Мексике с 1925 года. Паравичини пригласил меня на ужин; на нем были его дочь, несколько знакомых, супруги Келли и испанский посол… После ужина я беседовал с Келли об актуальных проблемах и об огромной опасности для Британии. Мы договорились снова встретиться в Берне. Инициатива принадлежала не Буркхардту, не Паравичини, не Келли. Это было мое пожелание.
