Ловиса зажмурилась. По телу прокатилась волна озноба.
Это, наверное, смерть. Смерть уже поселилась в ее теле. Ледяной каменный истукан, вроде химер на парижском соборе. Рогатый, терпеливый стервятник, никуда не торопится. Ждет, пока она окончательно ослабеет, и можно приступать к пиршеству.
Вздрогнула и огляделась. Мокрое, скользкое, притворяющееся черепицей черное железо. Пошарила по карманам джинсов – ключи от машины, почти пустая гильзочка губного бальзама, скомканная квитанция из магазина. В куртке бумажник, вечная идиотская смесь наличных и целого набора карточек, из которых она пользовалась в лучшем случае двумя. Лампочка от велосипедного фонаря – так и лежит. Перегорела несколько дней назад, а на заправке такой же не нашлось. Открытая пачка одноразовых носовых платков.
Ни ножа, ни зажигалки, ни хотя бы остатка шоколадной плитки.
А что может предложить ковчег? Листы металлочерепицы закреплены сотнями кровельных саморезов, нечего и думать снять их без инструментов. Ловиса наклонилась и заглянула в дыру, оставшуюся от провалившейся трубы. Слишком узкая, вряд ли удастся в нее пролезть. Виден кусок пола, на котором лениво плещется вода.
Она осторожно поползла по коньку к фасаду, вцепилась в штырь телевизионной антенны и свесилась вниз. Мансардное окно совсем близко, но козырек крыши выступает чуть ли не на полметра. Ни за что не удастся так изогнуться.
Дом опять резко накренился. Антенну вырвало из рук, и Ловиса еле успела ухватиться за козырек крыши. Глухой мощный удар – поваленная сосна врезалась в стену, как таран. Тщательно выведенные Йельмаром углы сруба заскрипели и немного перекосились. Может, показалось, но показалось или не показалось – дом устоял, не развалился. Сухой треск ломаемых веток – странно слышать в этом насквозь промокшем мире. Наконец ствол оторвало от дома. Он некоторое время плыл совсем рядом, и у Ловисы даже мелькнула мысль: прыгнуть в воду, оседлать ствол и попробовать руками подгрести к берегу. Или взяться за него руками и отталкиваться ногами, как в брассе…
Но она прекрасно знала, чем это кончится. Через пару минут холод скует мышцы до полной неподвижности. Она попросту замерзнет. А вместе с ней и ребенок. Слава богу, он лежит у нее в животе, а там-то уж наверняка тепло.
Неужели ничего нельзя придумать?
Нет. Ничего придумать нельзя. Ничего, ничего, ничего…
И только когда она в седьмой раз подряд повторила это звучащее как приговор “ничего”, пришла мысль. Ловиса изогнулась и опять что было сил ухватилась за антенну.
