Прошу свою врачиху-китаянку Таю: «Отпустите меня на день рождения домой». Отпустить не отпустила, но наготовила всякой снеди и, как хозяйка, принимала моих гостей, благо палата у меня отдельная. И мне разрешила под овсяную кашу выпить наперсток водки.
Просыпаюсь утром — настроение мрачное. Днем стук в дверь — больничная сторожиха, зверь-баба, длинноногая, длиннорукая, никого не пускала к больным в неурочное время, хоть умоляй ее, валяйся в ногах — «Нет» — и все тут, бросила мне на тумбочку два листа: «Тебе длиннющая телеграмма». На двух страницах рассказ о том, как отмечали в Коктебеле 7 сентября.
7 сентября Рыбаков ни с того ни с сего устраивает праздник. Отчего, почему — загадка. Друзей, и с кем просто приятельствует, приглашает в ресторан. Где-то достают бубны и, со смехом, ударяя в бубны, пританцовывая, движется эта толпа к ресторану. Старухи местные в недоумении: «Цыгане, что ли, понаихали?» — «Каки-таки цыгане, то ж писатели гуляют. Из Дома творчества».
Отошел от Рыбакова Витя Фогельсон, взял под руку нашу общую любимую подругу: «Сегодня ведь Танин день рождения. Я не ошибся?» — «Не ошибся». — «Понял».
— Телеграмма хоть хорошая? — спрашивает сторожиха. — Никогда не видела таких длинных телеграмм.
Да я и сама таких длинных телеграмм не видела. Киваю ей головой, мол, да, хорошая. Она ноги в руки и бегом сторожить свою дверь. Эта зверь-баба выделяла меня среди других из-за робости перед Евгенией Самойловной Ласкиной.
— К тебе начальница идет, — сообщала она, взбегая по лестнице, как только видела, что Евгения Самойловна открывает дверь в больничный корпус.
Была в Евгении Самойловне какая-то магия, если даже простая сторожиха увидела в ней «начальницу», то есть почувствовала ее незаурядность. Маленького роста, седой пучок на затылке, тихий голос, пронзительные глаза, строгие губы и редкое умение выслушивать другого человека и вникать в его нужды. Так в чем же магия? В чем — не могу сказать, но магия была. Евгению Самойловну побаивался или, лучше сказать, уважал и прислушивался к ее мнению сам Поповкин — грозный редактор журнала «Москва», где работала Евгения Самойловна.
По ее настоятельному совету и не без помощи Константина Симонова, бывшего ее мужа и отца их общего сына Алексея (председателя Общества защиты гласности в наши дни), Поповкин решился опубликовать «Мастера и Маргариту» Булгакова, чем прославил свой журнал. А без Евгении Самойловны лежать бы этой книге в столе до самой перестройки. Тем не менее Поповкин, не раздумывая, выгнал Евгению Самойловну из редакции за две недели до пенсии: напечатала она стихотворение Семена Израилевича Липкина, где были строчки: «Человечество быть сумеет без народа по имени И». Посчитал главный редактор это сионистским происком, чего его душа стерпеть не могла.
