Летим. И с такой хитрой улыбочкой, будто только что вспомнила, Галя говорит: «А ты знаешь, сейчас в Коктебеле Рыбаков». Господи, знала бы о том заранее, не полетела бы. Уж кого мне не хочется видеть, так это Рыбакова. Неприятный осадок остался у меня от прежних наших встреч. Все-таки пренебрег он мной — так мне казалось. Но не выпрыгивать же из самолета на лету.
— Да какое тебе дело до него, — успокаивает меня Галя, — он сам по себе, ты сама по себе.
А через несколько дней у меня день рождения, праздновать будем на пинг-понговых столах при луне. Из Москвы прилетает наша с Галей подруга из театра «Современник» со своим возлюбленным, покупаем водку, заказываем всякую еду в ресторане — гулять так гулять. Половина Дома творчества — наши гости.
— А почему Рыбакова нет? — спрашивает кто-то.
— Да он зануда, — отвечает Галя, — зачем он нам нужен?
Утром, еле продрав глаза, бегу на завтрак. И тут из-за угла вдруг возникает Рыбаков. У меня екает сердце — знает ли он про мой день рождения, тогда неминуемы какие-то объяснения. Слава богу, не знает. «Привет». — «Привет». — «Куда так спешишь?» — «На завтрак. Есть хочется». — «А что же так поздно, ночь, что ли, прогуляла?» — «Ага…»
А сама думаю: ну тебе-то что — прогуляла я ночь или не прогуляла. «Побегу», — говорю.
В «Романе-воспоминании» Рыбаков тоже останавливается на тех днях. По существу, мы описываем одни и те же факты, но с разным настроением: «И все-таки нам суждено было встретиться вновь… через двадцать лет… — это уже пишет Рыбаков. — Я шел по аллее, Таня — навстречу, боковых тропинок там нет, свернуть некуда, ей пришлось остановиться, мы перекинулись парой фраз. Через день опять где-то пересеклись наши пути, и еще через день, и еще…»
Это было не просто «еще». Существовало правило в домах творчества: кто первый уезжает, тот дает «отвальную». Я первой уезжаю, я и зову в прибрежный шалман уже более тесную компанию: теперь тут и Рыбаков, и Галя, и Витя Фогельсон, артистичный, остроумный, веселый, заведовал поэзией в издательстве «Советский писатель», и Лиля Толмачева — актриса «Современника», Витина жена, единственная среди нас непьющая. А у нас бутылка коньяка идет за бутылкой. Рыбаков сел рядом со мной, положил руку мне на плечо, и меня это отнюдь не смущает — как будто только так и надо…
Следующая страница из «Романа-воспоминания»: «Таня улетала в Москву раньше меня, оставались считанные дни, теперь нас пугала даже эта разлука. Мы покидали пляж, заплывали далеко в море, я смотрел на милое, дорогое Танино лицо, и больше ничего не существовало на свете…»
