Счастливая ты, Таня! | страница 40
Ходим по своей собственной квартире: просторная прихожая со встроенным шкафом и в коридоре встроенный шкаф. В прихожей повесим зеркало, под ним — полочку для телефона, рядом поставим табуретку. Красная чешская табуретка у нас уже есть. Кухня метров тринадцать, купим сюда тахту, чтобы Анюта могла переночевать, если захочет, а холодильник поставим в левый угол прихожей, там для нашего «Севера» как раз есть место. (Иногда, если Анюта утром задерживалась, Женя готовил себе завтрак сам: доставал из холодильника творог, сметану, ставил чайник на газ.)
Ищу баночку из-под майонеза. «Жень, ты не видел?» — «Я ее выбросил». — «Почему?» — «Взял сметану, положил на творог, а ее бросил в мусорное ведро. Но знаешь, у сметаны был какой-то странный привкус». Я валюсь на стул от смеха. «Женька, ты съел мой крем для лица. Мне его только вчера принесла Фаня-косметичка в майонезной баночке…»
Идем дальше. Маленькую комнату отдадим Ирочке. В большой комнате — балкон, замечательно. Перпендикулярно к окну поставим письменный стол, чтобы свет падал слева. В правый угол — нашу большую тахту, а остальное все придумаем потом.
— Счастье, просто счастье, давай радоваться, Женя!
— Давай, — не совсем уверенно отвечает он.
Даже при самых благоприятных обстоятельствах жизнь была трудна Жене. Главное, к чему он стремился, — избежать любых волнений, которые, как он считал, подстерегают на каждом шагу.
В Доме литераторов должны показывать американский фильм «Черные ангелы» — о банде мотоциклистов. Женя покупает мне и Ирочке билеты. В зале уже гаснет свет, на экране появляются титры, и тут распахивается дверь и Женя кричит нам: «Таня и Ира, скорее выходите, фильм очень тяжелый!» Мы вжимаемся в кресла, Господи, спаси и помилуй, хоть бы никто больше не узнал его голоса!
Едем в гости. Женя только что вернулся из Западной Германии, привез газовый пистолет. Патроны розового цвета лежат в отдельной коробке. Пистолет Женя спрятал в ящик письменного стола, патроны оставил на невысокой книжной полке.
Только мы сели за стол, просит: «Позвони Ирочке, как она?» — «Хорошо». Через пятнадцать минут кидает на меня взгляд: «Позвони Ире». Начинаю злиться, но иду звонить. Еще через пятнадцать минут тихонько окликает меня: «Таня!» Так же тихо отвечаю: «Звони сам!» Возвращается веселый: семилетняя Ирочка догадалась, в чем дело, и успокоила его: «Патроны еще не взорвались».
Одна и та же мысль, чем-то удручавшая его, бежала по кругу, доходила до конца и возвращалась обратно, не давая покоя самому Жене и мучая окружающих. Вот он открывает дверь своим ключом. Лицо его совершенно спокойно, но мускулы напряжены чуть больше, чем обычно.