Знакомая секретарша вышла за ним в коридор. «Василий Смирнов снял тебя, Женя, из списка». Смирнов был тогда одним из секретарей союза. «За какие такие заслуги мы должны давать Винокурову отдельную квартиру? Ничего, пусть с Солоухиным поживет».
Идет Женя в бар, берег стопку водки — надо успокоиться. Стоит возле него со своей стопкой Арон Яковлевич Лихтентул — работник хозяйственного отдела, дядя жены поэта Роберта Рождественского.
— Что такой грустный, Женя?
— Домой идти не хочется.
— С Танечкой поссорился?
— Нет, с Таней все в порядке. Но не знаю, как ей сказать, что у нас отняли квартиру.
— Как это так, отняли квартиру?
Хозяйственный отдел распределением квартир не занимался, это шло на высоком уровне, в секретариате. Но с таким сочувствием смотрел Арон Яковлевич…
— Торопишься? — спросил его Женя.
— Нет, не тороплюсь.
— Дай нам пол-литра, дай нам разных бутербродов, — попросил Женя буфетчицу. — Посидим, Арон Яковлевич?
Взяли они все и направились к свободному столику.
— Поэта такого-то знаешь?
Арон Яковлевич кивнул головой. И Женя рассказал ему о борьбе с космополитизмом в Литинституте. Злобствовал тогда Смирнов, что повернул Женя комсомольское собрание в защиту того поэта. Задержал, сволочь, в издательстве книгу на два года, сейчас отнял квартиру, мстит до сих пор.
Арон Яковлевич слушал внимательно, оказалось, ничего об этом не знал.
— Не горюй, Женя, за плохими временами наступают хорошие.
Возможно, нечто такое незамысловатое и хотел услышать Женя в утешение. К тому же он выговорился, немного подуспокоился, взял такси и поехал домой.
Лихтентул не только посочувствовал нам, но, как ни странно, и помог. Нажал где-то какие-то кнопки, и сработало. Звонит через неделю: «Женя, возьми Таню и посмотрите квартиру на улице Фурманова. Это первая улица, параллельная Гоголевскому бульвару. Дом 3/5, квартира 41. Это хороший вариант. А в вашу комнату на Веснина поселят вдову расстрелянного еврейского поэта Льва Квитко».
В пятьдесят седьмом году мы попрощались с нашим домом, с нашим двором, где росли вековые деревья, и переехали на «голую», без единого деревца улицу Фурманова. Но зато какой это был дом! Там жили Булгаков и Мандельштам. «Мы с тобой на кухне посидим, сладко пахнет белый керосин» — эти знаменитые мандельштамовские строчки как раз о его квартире на улице Фурманова. Лифта нет, но ничего, мы молодые, лестница не проблема.
(Тут я немного забегу вперед: в восьмидесятом году Женя был приглашен в Кембридж. Встречает там Буковского, к которому мы относились с большим уважением, а его книгу «И возвращается ветер» считали одной из лучших в самиздате. И вдруг Буковский спрашивает Женю: «Евгений Михайлович, а вы меня не узнаете? Вы меня не помните? Мы же с вами жили в одном доме: вы на четвертом этаже, а я на пятом. Вы спускаетесь вниз, а я поднимаюсь наверх, вы идете наверх, а я спускаюсь вниз…»)
