— Что случилось? — спрашиваю. Он смеется:
— Ну откуда ты знаешь, ты что, ведьма?
Вспомнились старые обиды, забыть бы, но не получается, в «Литературке» уже две недели лежат стихи, непонятно, будут печатать, не будут. Вздыхает.
Бегущая у Жени по кругу мысль — от начала к концу, от конца к началу, трудная в быту, была исключительно плодотворна в работе. Я до сих пор с восхищением вспоминаю, как писал он статью о Тютчеве. Начав ее словами Тургенева: «Умный, умный, как день, Федор Иванович», Женя блестяще продолжил фразу: «…любил ночь, был певцом ночи». Первая фраза написалась, и пошла страница за страницей. Все уже полностью сложилось в голове, теперь важно было, чтобы рука поспевала за мыслью.
Время от времени он отрывался от стола, чтобы крикнуть Анюте: «Анна Егоровна, чаю!» В его голосе звучали командирские нотки. И наша Анюта, строптивая, с независимым характером, покорно откликалась: «Щчас, Женя, щчас!» Она была из-под Саратова и букву «щ» выговаривала твердо. Анюта считалась у нас членом семьи — всю жизнь, повторяю, я с ней связана. Ира была ей как внучка, я — дочка, но Женю она признавала хозяином. При том что бывали у нее хозяева и посолидней: мой отец, замнаркома, наш посол в Японии, расстрелянный в те же тридцатые годы, и, наконец, Потемкин, единственный умерший своей смертью. Когда гости нахваливали Анютины обеды, Женя усмехался: «Над пирожками Анны Егоровны плакали члены Политбюро!»
Анюта считала Женю хорошим мужем: в тратах не упрекает, на кухню не лезет. Но со своей крестьянской подозрительностью была «на стреме»:
— Все смеялся по телефону, потом побрился, надушился и побег. (Мол, не зевай, Танюшка!)
— Прекрати, — прерывала я ее достаточно грубо. — Надоели мне твои бредни.
В статье о Тютчеве, написанной за один день, было двадцать восемь машинописных страниц. Гораздо больше было, естественно, рукописных, все без единой помарки, без единого вычеркнутого или вставленного слова. Черновики у Жени существовали только тогда, когда он писал стихи. Выкинутые строфы. Перечеркнутые или неоконченные строчки. Иногда вновь написанное стихотворение ложилось на какое-то время в стол, иногда страница тут же рвалась на части. И только статьи о поэзии или о поэтах писались сразу набело. Все было продумано, все прокручено в голове до того, как Женя садился за письменный стол. Статьи о Тютчеве, Фете, Некрасове, Антокольском, большинство заметок о поэзии было написано на улице Фурманова, там же было написано и стихотворение «Пророк» — одно из лучших, на мой взгляд, Жениных стихотворений.
