Прибегает Марина Ключанская: «Ты знаешь, мы переезжаем», — и называет какой-то совсем новый район. Оказывается, Марина написала письмо Булганину с которым работал ее отец до ареста, тут же выделили специального следователя, через три недели ее отца реабилитировали, а их из коммуналки на Арбате переселяют в двухкомнатную квартиру. «Чудеса какие-то», — говорю я ей. Но она настаивает на том, что такая практика существует, так что пусть моя мама сейчас же напишет письмо Микояну. «И если они не возвращают старые квартиры, — говорит Марина, — то дают новые».
Мы с Женей едем к маме в Загорск. Рассказываем ей эту историю, и я ее тороплю: «Садись, пиши! Ты представляешь, мы наконец-то будем жить вместе!» И тут моя мама заявляет, что никогда не будет писать Микояну. «Микоян — предатель, — говорит она мне, — сначала он предал своего брата, не защитил его (имеет в виду Микояна-авиаконструктора), а потом предал твоего отца». Я понурилась: слушать об этом больно. И все-таки на обратном пути в электричке мы с Женей решили — напишем письмо сами, но от маминого имени, перевезем ее к Анюте и укажем обратным Анютин адрес: поедет ли следователь в Загорск, мы уверены не были. И вообще чем мы рискуем, в конце концов? Не получится, так не получится…
Но Марина оказалась права. Недели через две звонит Анюта, рассказывает: «Танюшка, сегодня приезжала большая комиссия с врачами, а под окном поставили „скорую помощь“, поговорили немножко с Натальей Владимировной и на этой „скорой помощи“ увезли ее в Боткинскую больницу. Сказали: передайте дочери — пусть придет вечером в спецкорпус (это их отделение Кремлевки) поговорить с врачом».
Вечером я узнала мамин диагноз: рак надпочечника, метастазы уже в легких. «Жизнь вашей мамы, — сказал врач, — может оборваться достаточно быстро, если у нее есть какие-то дела, надо спешить». Маму произвели в ранг пенсионера «союзного значения», пенсия была больше той зарплаты, которую я получала, работая в Доме литераторов. И предложили ей двухкомнатную квартиру в еще не достроенном доме на Фрунзенской набережной. В ордер впишут меня, Женю и Ирочку. Улыбнулись: «Там свежий воздух, вашей маме это пойдет на пользу».
Я ходила по всем учреждениям, маму уже не выпускали из больницы, без моей помощи ей даже трудно было встать с кровати, но она меня все утешала: «Подожди, я соберу всю свою волю, и болезнь отступит». Я-то знала, что болезнь не отступит, и потому слова о свежем воздухе привели меня в бешенство и я взорвалась, не думая о последствиях. «Ваша советская власть, — сказала я с яростью в голосе, — сначала гробит людей, а потом пытается откупиться свежим воздухом». — «Девочка, а у вас какая власть, не советская? Не советую вам кричать об этом».
