Виктор порывисто схватил нож, но тут же подумал: «Ребячество! С ножом на тигра?!» Однако прикосновение холодной стали и сознание, что он все-таки не совсем безоружен, подействовали на него отрезвляюще. Не соскочить ли? Ведь если сидеть на дереве, то погибнешь непременно, а если спрыгнуть…
Все-таки шанс на спасение. Только прыгать надо не с той стороны, где тигренок. Увидит и цапнет. Лучше уж через голову тигрицы прыгнуть, прямо на нее — и сразу же полезть на соседний дуб. Он толще, и ветви у него такие, что можно за них ухватиться, одним броском подтянуться кверху, а там лезть еще выше — тогда пусть грызут…
Эта мысль ему понравилась, но он лихорадочно соображал, что ничего сделать не успеет — один из тигров набросится на него.
Надо их сначала как-нибудь ошеломить. Так делал Люй Цинь в молодости, когда ловил тигров. Швырнуть в них чем-нибудь — ну хотя бы улами. Улы его — из звериной кожи и остро пахнут человеческим потом. Швырнуть их в голову тигренку — он, конечно, схватит их, начнет теребить. А слепая мать услышит возню и кинется к сыну…
Виктор уже перекинул ногу через сук и снимал обувь, как неожиданно раздался выстрел. Ствол березы дрогнул.
Из-за лиственницы напротив кто-то снова старательно целился, выставив дуло ружья и ногу.
На поляну вышел Третий Ю и остановил стрелка, сказав:
— Хватит, жаль заряда. Глянь-ка на ее хвост.
Тигрица по-прежнему стояла на задних лапах, вогнав зубы в ствол березы, но хвост у нее опустился, висел плетью. А тигренка уже не было — скрылся неизвестно куда.
Из-за лиственницы вышел мальчик с ружьем — так подумал Виктор в первую минуту. Но Ю воскликнул:
— Отличный выстрел, Ашихэ! Лучше не бывает.
Оба подошли к березе, почтенный Ю и девушка, та самая, которую не так давно Виктор мельком увидел на перевале около «мяо». Он сразу узнал ее: маленькая, с ружьем и в платочке, повязанном так, как принято в тайге.
Виктор торопливо надевал снятые улы, а с другого края поляны уже шел к ним Люй Цинь.
Встретились посредине. Третий Ю, как младший, поклонился Люй Циню ниже и поздоровался первый:
— Ел ты уже сегодня?
— Да, — приветливо отвечал Люй Цинь. — Я ел. А ты?
Было что-то глубоко трогательное в этой встрече двух старых китайцев, свидетелей минувшего века. Столько спокойного достоинства было в этих людях, что смотревший на них с дерева Виктор, как ни был он взбудоражен, не мог не почувствовать этого.
Только что смерть прошла совсем близко, здесь еще ощущалось ее дыхание, здесь стоял мертвый зверь. И такой нежданной была встреча этих двух стариков в тайге после стольких лет, — но они ничем не выдали своих чувств. Ни возгласов, ни удивления. Поклонились друг другу, приложив, как водится, руки к груди, и вместо приветствия задают традиционный вопрос о том, что некогда, триста лет назад, во время страшного голода, было единственной заботой людей, их единственным желанием: «Ел ли ты?»
