Близилась осень.
Однажды лунной ночью тигрица вывела детей из пещеры. Они шли за ней на другую сторону гор извилистыми тропками по крутым склонам. Тигрята были голодны, мать их не покормила, и они острее ощущали все запахи и возбужденно напрягали зрение, ища среди ночных теней какой-нибудь добычи.
За рекой, отряхнувшись после купанья в ледяной воде, они вошли в лес. И оробели. Высоко в горах, где они выросли, было светло, далеко видно вокруг, прохладно и везде одни камни. А здесь царили мрак и влажная духота, под ногами — мягкая земля, здесь их коварно обступали со всех сторон стволы, ветви, кусты, что-то шелестело, словно перекликаясь, благоухало неведомо что и где.
Но мать их двигалась между деревьями так же свободно, как по скалам, бесшумно ныряла в гущу подлеска, и Ван с сестрои шли за ней уже смелее, повторяя все ее движения. Вот она остановилась — и Ван тоже застыл на месте: вдали слышался какой-то плеск.
Мать припала к земле и медленно поползла вперед. Плавным движением змеи Ван делал то же самое.
В болотце, освещенном луной, плескались дикие кабаны. Тигрица с минуту мерила их суженными зрачками, подалась чуточку назад — и Ван увидел ее скачок: дугой блеснуло в воздухе напрягшееся тело и обрушилось прямо на загривок кабана, размозжив его уже самой своей тяжестью, силой удара.
В болотце поднялся переполох. Стадо во весь опор разбегалось в разные стороны. Кабанята — с визгом, а взрослые кабаны и матки — гневно пыхтя и громко лязгая бессильными на этот раз клыками.
Жирной кабаньей туши хватило на все семейство тигров. Наевшись, они перебрались на другой берег и после недолгого перехода залегли в густых зарослях багульника под наклоненной над водой березой.
Ван улегся не сразу. Он наткнулся на ямку, оставшуюся от костра. Правда, все в ней уже выветрилось, но впервые в жизни у тигренка под лапой оказалась зола и птичье крыло, а в ноздрях — запах болотного розмарина. Да, здесь сильно пахло им.
Они лежали в блаженной сытости до рассвета, а когда взошло солнце, появились люди.
Ван до того никогда их не видал. Правда, после его борьбы с барсуком на скале над ущельем промелькнули какие-то две фигуры, но мать тотчас прогнала его из ущелья, притом он был тогда сам не свой от ярости и боли. Сейчас можно было хорошенько присмотреться к этим невиданным дотоле существам.
Люди спускались с утеса, под которым лежал Ван с матерью и сестрой. Шли на задних лапах уверенно и прямо. У речки спустили с себя до половины серую шкуру, и на солнце заблестело их голое бронзовое мясо. Потом присели на корточки и передними лапами стали набирать воду. Не пили, а только все брызгали на себя. Мочили в воде черные волосы — у всех они были черные, только у одного голова совсем белая.
