Алсуфьев рыдает, упав на колени. Растопырив пальцы, он словно отгоняет рукой что-то от глаз.
— Никогда, никогда… Разве мог бы я убить мою единственную, вечную мою любовь? Я никогда не мог убить человека. На экзекуциях мне делалось дурно. Бумажные тигры смеялись надо мной…
— Человече, ты был с Бумажными тиграми — и еще жив?
— Ох, зачем вы так?.. Я голодал, я был человеком, потерпевшим крушение. Без родины, без средств, без дороги в жизни. Мои знания никому не были нужны. Как долго можно быть у женщины на содержании? А из Кантона писали, что там требуются военные. И что в отряды Бумажных тигров охотно принимают кадровых офицеров Дикого Барона. На борьбу с чернью — так они писали. Тогда из Харбина много людей поехало туда, и я с ними… хотя я был человек другого сорта, и мои однополчане меня и раньше презирали, называли меня «цыпленок» или подпоручик Цып-Цып… Кормили их на убой, платили хорошо, водки и девок было вдоволь… Они упивались своей властью, и для них полк был как родной дом. Ни над чем они не задумывались. В забастовщиков стреляли, как в фазанов. Даже пари держали, как упадет подстреленный. Я нарушил присягу, сбежал. Став дезертиром, укрывался у Лены. А Лена пела в кафе-шантанах и кабаках. И вынуждена была продаваться. Я больше не мог делать вид, будто этого не знаю. Приходилось караулить, пока она там с каким-нибудь гостем… Люди, разве можно так жить?! И она сказала: «Я теперь только проститутка, а ты сутенер. Умрем, Павлик…»
— Говори, открой богине все самое тайное, глубоко скрытое.
— Я же и говорю все, как перед богом, неужели не видите? Лена хотела, чтобы это было после обедни, когда мы причастимся. Вышли мы из часовни. А у китайцев был как раз Праздник Лета. Везде цветы, цветы, веселая толпа, детишки с бумажными змеями… Все вокруг радовалось… И мы прошли, держась за руки, через весь город. Спешить нам было некуда. Купили каштанов, Лена отдала торговке все деньги. «Ах, моя красавица, пусть исполнится то, чего ты хочешь! — воскликнула женщина. — Пусть сегодня же исполнится!» Лену очень рассмешило это доброе пожелание. Потом мы лежали в поле. Над нами куст дикого чая пылал яркими красками, и было так тихо, хорошо… Мы с Леной разговаривали — и вовсе не о печальном и серьезном. Болтали о всяких пустяках, которые нам милы, но о которых всю жизнь приходится молчать… Я даже забыл, для чего мы туда пришли. Но когда я увидел, что солнце заходит, мне стало страшно. Лена сама вложила мне в руки револьвер… Ох, будет, будет, не могу больше! Не могу и не хочу!
