— Да, пошли через Хинган. Вероятно, по направлению к Нонни — наверняка сказать не могу. Правительственные войска начали их теснить. Может, и окружили бы, но как раз в это время произошла смена властей, и у войск нашлись дела поважнее. Помнишь, верно, что творилось в тысяча девятьсот двадцать восьмом? Нет, впрочем, ты тогда еще был ребенком. Так вот, в том году Чан Кай-ши пошел на Тигра Маньчжурии. Поднялась кутерьма, а Среброголовый тем временем потихоньку пробирался в районы Аньда, Харбина, Ашихэ. Везде уже орудовали более сильные банды. И только на территории лесной концессии Шитоухэцзы Среброголовый вытеснил местную банду и стал сам требовать от концессионеров отступного. Он умел делать красивые жесты: тут кому-нибудь поможет, там кого-то покарает за то, что народ обижал. Одним словом, этакий Ринальдо Ринальди в китайском издании.
— Я слышал, он бежал перед самой казнью. Правда это?
— Да, говорят… Однако сейчас нам первым делом надо выбраться на открытое место.
Они вступили в чащу ельника и березняка. Козья тропка петляла то вправо, то влево, временами совсем скрываясь под молодой порослью, потом снова расширялась и углублялась, словно в этих местах был разъезд или место чьих-то встреч.
Путники вышли на поляну, спугнув глухарку с птенцами, которые клевали ягоды голубики. Вся стайка рассеялась, только один молодой глухарь попробовал взлететь вверх, но неудачно. Виктор вскинул ружье и выстрелил, не целясь, как только в воздухе захлопали крылья.
— Выстрел, достойный Тартарена. Молния! — похвалил его Алсуфьев, поднимая убитую птицу. Молодой глухарь был уже величиной с курицу.
— Вот, можно сказать, ублаготворил ты меня! Лучшего подарка, чем такой бульончик к обеду, и придумать нельзя.
Виктор дал ему подержать свое ружье и, присев на корточки, принялся потрошить птицу.
Алсуфьев сел и положил ружье на колени.
— А славная у тебя двустволка!
Он отыскал марку и буркнул одобрительно: «Английская!» Держал ружье так, как держат произведение искусства или руку любимой женщины.
— Собственно говоря, тебе следовало бы отдать его мне.
Виктор сделал вид, что не слышит. Он в эту минуту укладывал обратно очищенные потроха, ища глазами какой-нибудь стебель лианы, чтобы перевязать птицу. «Что за глупая шутка!» — подумал он. Между тем Алсуфьев, ободренный его молчанием, уже загорелся пришедшей ему в голову мыслью и говорил вполне серьезно:
— Во-первых, я старше. Ты мне в сыновья годишься. Так прилично ли тебе ходить с ружьем, а мне трусить за тобой, как сопляку какому-нибудь? Во-вторых, за тобой должок: из-за тебя я лишился своего ружья…
