Голый вскрикнул, но конвоир ударил его прикладом в спину и стал толкать в сторону реки.
Тот двинулся туда машинально, и черный пес побежал за ним.
Шедший сзади конвойный крикнул голому человеку что-то, указав на первую каменную плиту, выступавшую над водой.
Несколько маньчжуров поднялись, чтобы лучше видеть то, что произойдет. А У только втянул голову в плечи — он не хотел на это смотреть.
Черный пес первый прыгнул на камень и завилял хвостом, ожидая хозяина. Но тот споткнулся и упал. Опершись на руки, он медленно, страшно медленно стал подниматься, не отрывая глаз от своих больших, еще живых ступней, вывернутых, как у какого-нибудь акробата.
Видеть все это было нестерпимо, и Виктор решил, что должен помешать этому — ведь до того места сто метров, не больше, а в его двустволке первый спуск пулевой. Выстрелит, а там будь что будет!
Человек на камне уже выпрямился. Стоял над пучиной и глуповато усмехался под черными усиками. Оскорбительно голый, стыдясь своей наготы, смотрел он в лицо смерти. Конвойный уже поднял винтовку. И в тот же миг подскочил: пуля сверху угодила ему прямо в зеленый околыш фуражки.
Голый повернул голову в ту сторону, откуда прогремел выстрел, и метнулся к реке. Пес — за ним. Всплеснувшая высоко волна покрыла их, понесла под береговой откос. Здесь они выскочили на песок и помчались в чащу орешника.
А на том берегу маньчжуры схватили ружья. Японец что-то прокричал, поднеся бинокль к глазам, но Виктор уже прицелился прямо в сверкавшие на солнце стекла. И японец упал как подкошенный.
Метко бил отцовский подарок: третьим свалился маньчжур без куртки — он как раз, сняв ее, искал у себя вшей. Ему пуля угодила, кажется, в плечо — он схватился за него и уполз на животе под защиту деревьев.
Скоро все исчезли из поля зрения — видно, попрятались. Только на траве темнел труп маньчжура и желтел мундир на убитом японце. А из глубины тайги доносилась беспорядочная суматошная стрельба.
Разгремелись горы и леса, далеко барабанной дробью рассыпалось эхо. Дуло ружья здорово нагрелось, а Виктор в каком-то исступлении все стрелял и стрелял — мстил за мать, за отца, за свою вдребезги разбитую жизнь. Он перебегал с места на место и, став на колени за стволами, пулями нащупывал в лесной чаще тех убийц… Так их! Пусть попробуют взять его здесь, когда его пули господствуют над бродом, — бродом, правда, только для тигров, а не для человеческих ног…
Раздался пронзительный визг отскочившего черного пса, которому Яга, в виде приветствия, впилась зубами в ухо. За псом стоял запыхавшийся беглец с каменной плиты над водой.
