Лесное море | страница 217

— Ладно. Иди.

Она поползла обратно. Повернула своего любовника на спину и сказала громко, чтобы те, кто, быть может, подслушивает, думали, что разговор ее с Виктором окончен:

— Покойной ночи, Ваня.

— Покойной ночи, Мария Петровна.

Он видел, как она легла с краю, чтобы быть первой. Поправила голову доктора. «Как печать на руку твою. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, не будите моего милого, пока он сам этого не захочет».

Наверняка не захочет. Этого нечего опасаться.

Виктор встал и заходил по камере. Четыре шага до конца, четыре обратно.

Остановился, как велела Муся. Глянул вверх. Там шипел газ и одно стекло светилось ярче. Значит, где-то над фонарем бодрствовал Кайматцу или другое «провидение» этого чистилища. Еще выше — крыша, над ней небо, то есть лазоревый свод, немного кислорода с азотом. И за ним — ничего больше.

У ног его раздался шепот, в котором трепетала тоска о неосуществившемся:

— Теперь он поверил бы… Но не надо… Пусть спит.

А затем уже только торопливое, требовательное прикосновение, означавшее, что пора кончать.

Было часов десять вечера, когда пришёл за ним очкастый. Пришёл с пистолетом в руке — это значило, что Виктора уводят отсюда навсегда.

Прошли до конца коридора, потом по лестнице наверх — из подземелья на поверхность земли. Бряцали на каждой ступеньки шпоры жандарма и звенели кандалы Виктора. Всего ступенек было тридцать две, это Виктор помнил. Все чувства в нём замерли, осталось только омерзение. Безграничное, бессильное отвращение к жизни, к себе, к сопевшему за его спиной палачу. Старый он уже, этот палач, недолго протянет с этакой астмой. Виктор подумал это мельком, беззлобно. Он не испытывал больше ни страха, ни ненависти. В этом состоянии полного бесчувствия был он с прошлой ночи, — как будто и сам умер тогда и окоченел между трупами Муси и Ценгло на дне тюрьмы. Теперь оставались только пустые формальности.

На уже знакомом тюремном дворе — том самом, со стеной, яблоней и кольями для приговоренных к смерти — у Виктора от свежего воздуха на минуту закружилась голова. Он отвык от воздуха, забыл, что существует свободное пространство, а здесь перед ним распахнулась летняя звездная ночь, совсем такая, как на картинках в детских сказках. Из-за стены пахло черемухой, где-то там был говор, движение. Донесся издалека — пронзительный свист паровоза, и край неба над городом зардел отблесками пламени. Казалось, от звезд нисходит холодный запах черемухи и дыхание вечности.