Да, крестные муки Христа на Голгофе бледнеют, когда подумаешь о безмерных страданиях в нашем мире, об умирающих с голоду, эксплуатируемых, угнетаемых, погибающих на войне, в газовых камерах и от крысиных блох из культиваторов чумы…
А церкви всех религий не поднимают голоса, видят все это и помалкивают. Только в священном писании бог милует людей или гневается на них из-за всякого пустяка.
Ты умер, Иисус, с искренней верой, что спасаешь этим человечество. А позднее нас обманывали во имя твое. Те, кто так делал, ничем не рисковали. Ведь почившие во Христе уже ничего не скажут, а бог… Можно ли вообще говорить о нем, если даже он существует?
Еще одно Виктору хотелось понять перед смертью. Что все религии — от людей, ими придуманы, в этом он уже не сомневался. Но есть ли бог, не созданный человеком по своему образу и подобию, не Иегова, Христос, Аллах или Будда, а бог вообще? И если он есть, то можно ли его себе хоть как-то представить, если до этого непостижимого бога нам так далеко, как червяку до человека? Что червяк знает о человеке?
Дни и ночи Виктора преследовала эта мысль. И как раз тогда он наткнулся на слова царя Соломона:
«Я, проповедник, был царем над Израилем в Иерусалиме, и предал я сердце свое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом. Это трудное занятие дал бог сынам человеческим, чтобы они не знали в жизни покоя…»
Из далекого прошлого дошел до Виктора голос царя иудейского, пережившего все, что может пережить человек: власть, величие, преступление, безумства и радости. Царь Соломон чтил бога своего, но не отвергал и чужих богов. В старости он стал искать смысла всего того, что происходит под солнцем, — и не нашел.
Итак, все — суета сует, и нет ничего нового под солнцем… А теперь вы занимайтесь тем трудным делом, что дал бог сынам человеческим!
Это звучит как проклятие, как насмешка, брошенная из могилы.
Родиться, помаяться и уйти, как уходит все в мире.
Для него, Виктора, мир родился вместе с ним, на рассвете пятого мая 1920 года. Этот мир ширился, приобретал все новые формы, рождал новые представления; он радовал, мучил, манил соблазнами. А теперь он исчезнет навсегда. Все исчезнет — небо, земля, жизнь. Все это было, но можно считать, что не было — как до его рождения пятого мая…
Виктор сознавал, что живет словно в каком-то кошмаре, в котором все мешается — образы, мысли, чувства, и не всегда уже он отдавал себе отчет, что сон, а что явь.
