— Нет, господа клиницисты, не получите рентгеновского снимка!
С этого дня Виктор еще зорче следил за собой, за своими движениями и выражением лица. Он по-прежнему, когда лежал, натягивал одеяло на голову, а когда был на ногах, чаще всего стоял, устремив глаза на носки своих деревянных сандалий, которые ему для того и выдали, чтобы слышен был каждый его шаг.
Он размышлял. Только это и оставалось. О себе, о мире уже не стоило думать. Но о смысле жизни и смерти — да. Что такое в сущности жизнь и смерть? И он уцепился за этот вопрос, лихорадочно стал разбираться в нем со всем пылом пробудившегося и обреченного скоро угаснуть сознания. Только бы успеть!
Снова взял в руки библию. Возбуждение его прошло. Он пытался как-нибудь истолковать то непоследовательное и наивное, на что наталкивался в этой книге. Ксендз, преподававший в гимназии закон божий, говорил, что священное писание не всегда следует понимать буквально. В нем встречаются вещи странные и на первый взгляд противоречивые, ибо слова господни иногда бывают весьма лаконичны и сказаны в переносном смысле. Это аллегории.
Виктор так их и воспринимал. Но сколько же времени можно довольствоваться аллегориями, когда хронология подводит? Когда приводятся даты, названия, страны и события, о которых ни история, ни география ровно ничего не знают и, значит, не было их и нет?..
Более всего Виктора раздражало то, что дальше библия излагала уже не историю мира, а только историю избранного народа. Вернее — историю распрей бога с его народом. С малым народом иудейским, который стал божьим избранником неизвестно почему. Ничем он не отличался, разве только своей исключительной неблагодарностью.
У этого строптивого народца было какое-то неудержимое, закоренелое тяготение к язычеству. И никакие милости божии не могли их образумить. Бог вывел их из рабства в Египте, и перевел через море, и манну ниспослал в пустыне, и дал десять заповедей, но как только Моисей удалился на гору Синай, чтобы узнать волю божию, они за эти сорок дней успели взбунтоваться и отлить тельца из всего золота, какое у них нашлось.
«Это народ жестоковыйный, — сказал господь бог, — и воспламенится гнев мой на них и истреблю их».
С трудом удалось Моисею смягчить гнев божий.
Но и это не помогло. Возвраты к идолопоклонству наступали стихийно в каждом поколении, регулярно, как разливы Нила. И никто не устоял перед этим, даже царь Соломон. Да, даже он, взошедший на трон по милости божьей после убийства Адонии, мудрейший из царей, всем обязанный богу — своим могуществом и мудростью, богатством и славой, — даже он на старости лет «отклонил сердце свое от Господа».
