Виктор молчал.
Поручик сделал знак конвойному, и тот открыл дверь в соседнюю комнату.
Оттуда вбежал Волчок. С радостным визгом прыгнул к Виктору на грудь, лизал его лицо, руки, счастливый тем, что нашел своего хозяина.
За собакой, униженно кланяясь всем, вошел У.
— Скажи, есть ли у сына твоего бывшего хозяина, Адама Доманевского, какая-либо особая примета?
— Есть, высокочтимый господин. Шрам на левой руке. Когда он был еще мал, он разрезал себе руку ножом и моему сыну тоже.
— По неосторожности?
— Нет, это у них такая была игра. Они своей кровью написали клятву, что будут братьями и великими охотниками из страны американских хунхузов.
Негодяй рассудил логично: «хунхуз» значит «красная борода», следовательно, краснокожие индейцы — те же хунхузы.
— Засучите ему рукав!
Солдат засучил Виктору рукав.
— Присмотрись. Узнаешь шрам?
— Я не так уж стар, и глаза мои видят очень хорошо. Это тот самый шрам, досточтимый начальник.
— Мой сотрудник сейчас напишет, что ты десять лет служил у Доманевских и узнаешь по этой примете их сына Виктора. А ты подпишешь.
У подошел к столу. Машинка застучала.
— Что же, арестованный, вы все еще будете утверждать, что вы Иван Потапов, а не Виктор Доманевский?
Упираться больше не имело смысла. Опять потащат в подвал и будут истязать еще страшнее. Положение безвыходное.
Из соседней комнаты в полуоткрытую дверь тянулись тонкие серые струйки дыма. Там кто-то курил, сидя, — это видно было по уровню дымка. Курил ароматный табак и ждал.
Волчок опять подскочил, пытаясь лизнуть Виктора в лицо. Виктор прижал к себе очутившуюся у него под мышкой собачью морду. Этот любимый песик — единственное, что после него останется. Его душили слезы. Он поднял руки — осторожно, чтобы не задеть Волчка кандалами, — погладил его.
— Уведите собаку. Я скажу все.
Волчок завыл, отогнанный от хозяина. Когда он скрылся в коридоре, Виктор позвал:
— У!
Тот с живостью обернулся, как всегда, горбясь и заискивающе улыбаясь.
— Хочу перед смертью поблагодарить тебя за верную службу. Вот, получай!
И плюнул ему прямо в глаза. Потом, стараясь говорить как можно спокойнее, бросил по-польски (если уж умирать, так умирать поляком):
— Я Виктор Доманевский. И больше ничего вы от меня не узнаете.
Средницкий торопливо перевел. Поручик как будто удивился, но тут же вспомнил:
— Ах, верно, ведь вы тоже поляк… И окончили ту же гимназию? Польская гимназия в Харбине одна. В каком году вы ее окончили?
Зютек переменился в лице.
