Тао протянула к нему обе руки, словно ища спасения.
— Возьми меня с собой! Умоляю тебя, Витек, я тоже больше не могу!
— Да ты в уме? Ведь я в армию иду!
— В самом деле? А я думала — в кабаре!
Она отступила на шаг.
— Неужто я кажусь такой дурой? Нет, ты просто ничего не видишь, не хочешь понять…
Виктору в эту минуту меньше всего хотелось выслушивать ее признания. Достаточно ему было смятения в собственной душе. Все в нем кипело после того, как он узнал о том издевательстве, о той шутовской комедии с духами!
— Что я тут вижу от людей? — говорила между тем Тао. — Немного зависти моему богатству, немного яду — смотрите, мол, незаконнорожденная, да к тому же еще желтокожая! Думаешь, я не понимаю? Тот же Коропка, наш друг, если бы он не знал, кто была моя мать, относился бы ко мне нормально, как ко всем в классе. Но он знает и потому видит во мне прежде всего «желтую опасность». Я давно это замечаю и все время думаю: хоть бы скорее вырваться отсюда! Вот окончу гимназию и уеду туда, где никто не будет знать, что я незаконнорожденная. Но для чего, собственно, мне аттестат? Что я с ним буду делать? У меня ни к чему нет призвания. И я этого ничуть не стыжусь. Другие с важностью рассуждают о призвании, о высшем образовании, но только потому, что им нужна специальность, чтобы зарабатывать на жизнь. А мне это не нужно. Так что же меня здесь может удержать? Отец? Но и ему я теперь не нужна.
Виктор попробовал ее остановить, сказав:
— Не болтай глупостей, ты просто раздражена.
Но, видно, слишком сильны были горечь и разлад в душе Тао, и она, не слушая его, продолжала:
— Не перебивай. Я знаю, что говорю. Да ты и сам все видишь. Отец скрывает от меня эту связь, снимает ботинки и в одних носках крадется к себе, чтобы я не услышала, что он возвращается от нее. Под любым предлогом удирает к ней, как мальчишка, обманывает меня, как будто я его жена! Вот и сейчас он, конечно, у нее. Сказал, что идет к Коропке, потому что ты, очевидно, засиделся у него. Нет, это становится уже невмоготу! И это для него унизительно, мучает его. Ох, я бы эту женщину на части разорвала!
— Не понимаю. У доктора, насколько мне известно, и раньше бывали всякие… гм… увлечения. И они же тебя не огорчали?
— Тогда было другое. А это — любовь.
— Допустим. Ну, и в чем же трагедия? Он любит Мусю, но и тебя ведь любит по-прежнему, как отец. Это совсем разные чувства.
— Неправда! Не нужны мне эти крохи! Чужие объедки!
— Это вырвалось у Тао так страстно, что она сама испугалась. И, замолчав, отошла к окну.
