— Не мешало бы и головку помыть.
«Деликатный мужчина, надо отдать ему справедливость».
— Что ж, пожалуйста, мойте, трите, сколько можете. У нас, Потаповых, волосы — что кабанья щетина и очень жирные.
— Хорошо, что вы это сказали. Я было подумал, что они, извините, грязные. А теперь вижу — это не грязь, а такое их свойство.
Эти «белые» эмигранты подтрунивали над ним с самым серьезным видом, уверенные, что их «тонкой» иронии такой дикарь понять не способен. А Виктор видел в этом лишнее доказательство, что он хорошо играет свою роль.
Ожидая, пока принесут горячую воду, он все еще поглядывал на себя в зеркало, понемногу привыкая к собственной физиономии. Ничего, в толпе сойдет, особенно если парикмахер постарается, думал он. Нос немного вздернут, сросшиеся брови — словно на переносице сошлись две мохнатые темные гусеницы. Лицо скуластое, слишком худое. Хорошо бы хоть немного походить на Рысека, у которого такое красивое и приятное лицо… Но кожа чистая, глаза голубые, даже чересчур голубые для Китая, это привлекает внимание. Во всяком случае, если отпустить усики — а они будут гораздо темнее волос, это уже и сейчас видно, — то темные усы и брови придадут даже оригинальность. Хорошо, что на верхней губе волосы растут не такие светлые, как на голове…
Дальнейшие его размышления прервал парикмахер, заставивший его сунуть голову в теплую воду. Пока он тер и намыливал ему волосы, Виктор успел только подумать, что после стрижки надо позвонить по телефону 44–03. Наверно, поблизости есть какая-нибудь некитайская лавка с телефоном или аптека, хозяин которой сегодня не празднует Новый год. Можно будет вызвать Петра Фомича и условиться о встрече. Это главное… Вечер близко, надо же где-нибудь переночевать.
Когда он после мытья поднял голову и протер глаза, то увидел нацеленный в его сторону острый нос и глаза, упорно смотревшие почему-то на его руку, на которой поблескивал узкий браслет из оксидированной стали со старомодными часами в таком же стальном корпусе.
Виктор глянул исподлобья и тотчас уставился в потолок. В соседнем кресле, закинув голову, важно восседал с намыленными щеками его учитель Коропка! Да, учитель истории Лех Коропка, его бывший классный наставник, руководитель скаутов, кладезь учености, романтик невозможный, поляк до мозга костей! Короче говоря — «Милсдарь».
В этом не могло быть никакого сомнения: ведь нет на свете другого такого человечка — ростом в полтора метра, с усами Собеского, Собеского в его лучшие годы, прямо из-под Вены.
